II

То, что происходило на Юге, носило характер своего рода «превентивной революции» – по правилам, новое правительство вступало в свои полномочия не сразу после выборов, а по окончании переходного периода. Линкольн должен был вступить в должность только 4 марта, и пока что он не сказал ни единого слова, – по крайней мере, официально. Вместо него высказался глава уходящей администрации, Джеймс Бьюкенен. Он заявил, что выход из Союза незаконен.

Вопрос был, пожалуй, дискуссионным. Конституция хранила на этот счет полное молчание, но Бьюкенен истолковал это молчание как согласие с его точкой зрения. Не могли же «отцы-основатели» заключить свое соглашение о «еще более совершенном союзе», имея в виду, что он может быть расторгнут? То есть это следовало понимать как поддержку новой администрации? Отнюдь нет – в своем послании конгрессу президент Бьюкенен обвинил штаты Севера в «ненужном нажиме» на штаты Юга. И он предложил им следующее: они должны запретить всякую пропаганду, направленную на отмену рабовладения, отменить правила, дающие бывшим рабам свободу, всячески способствовать поимке беглых на территории свободных штатов и принять конституционную поправку, дозволяющую рабство на национальных территориях.

А для полного примирения хорошо бы захватить Кубу и устроить там новый большой рабовладельческий штат – это могло бы успокоить южан, и они тогда, скорее всего, смогли бы вернуться в Союз после своего отделения. Ибо если у штатов нет законного права на отделение, то и «у федерального правительства нет законного права на то, чтобы заставить штаты оставаться в составе федерации…».

Бьюкенен считал свое предложение «разумным компромиссом» – и, наверное, это его мнение неплохо объясняет тот факт, что историки единодушно считают его самым плохим президентом в истории США.

Ну, его современники выражались на этот счет гораздо сильнее. Самое мягкое из того, что о нем говорилось, можно суммировать двумя словами – «старый идиот». В сущности, он предлагал платформу партии унионистов, под знаменем которой на выборах выступал Брекенридж, вице-президент. Она была отвергнута огромным большинством, шестью избирателями из семи – и теперь, уже после выборов, уходящий президент предлагал сделать эту платформу частью Конституции США!

С другой стороны, если с предложением Бьюкенена о «разумном» соглашаться не хотелось, то что же следовало делать? Заставить штаты Юга делать что бы то ни было силой было затруднительно – федеральная армия насчитывала всего 16 тысяч человек, да и эти силы были рассеяны по гарнизонам крепостей или заняты борьбой с индейскими восстаниями на западных границах. Но и оставить все как есть было тоже нельзя – дурной пример Юга мог оказаться заразительным. Штаты северо-востока, стоящие на платформе аболиционистов, отделяться от Союза не хотели – зато имелось немало желающих отделиться от них.

По крайней мере, такого рода толки шли в штате Нью-Йорк. Мы знаем об этом из писем, которые получал из Нью-Йорка блестящий молодой инженер, Джордж Макклеллан – мы о нем еще услышим. Оставалось ожидать, что же скажет обо всем этом новоизбранный президент, Авраам Линкольн.

C 4 марта 1861 года ответственность за состояние Союза лежала на нем.

III

Как известно, всякая речь направлена на определенную аудиторию – именно ее оратор и хочет убедить в первую очередь. Инаугурационная речь Линкольна была направлена на людей, которые хотели бы сохранения Союза, и это было далеко не случайно. К 4 марта, то есть к моменту его вступления в должность, об отделении заявили 7 штатов – было критически важно, чтобы их примеру не последовали и другие. Кроме того, было чрезвычайно желательно сплотить население штатов Севера, – в конце концов, республиканцы собрали здесь 60 % голосов, что было достаточно для победы, но довольно далеко от единодушной поддержки. Надо сказать, что в этом отношении он встретил поддержку с довольно неожиданной стороны – в пользу безусловного сохранения Союза высказался сенатор Стивен Дуглас.

Линкольн начал свою речь самым миролюбивым образом:

«…Судя по всему, среди жителей южных штатов существуют опасения, что с приходом республиканской администрации их собственность, мирная жизнь и личная безопасность могут оказаться под угрозой. Однако для подобных опасений не было и нет никаких разумных оснований. В действительности всегда были и есть самые убедительные доказательства, свидетельствующие об обратном…»

Он добавил, что у него нет никаких намерений вмешиваться в ход дел в тех штатах, в которых рабовладение является частью существующего правопорядка: «…собственность, мир и безопасность любого региона никоим образом не будут подвергаться опасности со стороны приступающей к своим обязанностям администрации… любая защита, которую можно предоставить в соответствии с Конституцией и законами, будет предоставлена всем штатам, когда она будет законно востребована, по любому поводу и с одинаковой готовностью независимо от того, кем она запрашивается…»

Линкольн был даже настолько предупредителен по отношению к желаниям южан, что коснулся чувствительнейшего вопроса о выдаче беглых:

«…Много споров возникает относительно выдачи беглых слуг или работников. Статья, которую я сейчас зачитаю, записана в Конституции столь же понятно, как и всякая другая:

«Ни одно лицо, обязанное к службе или работе в каком-либо из штатов согласно его законам и бежавшее в другой штат, не может на основании законов или постановлений последнего освобождаться от этой службы или работы и должно быть выдано по требованию стороны, которая имеет право на такую службу или работу»…»

При желании это можно понять как согласие с требованиями южан, хотя лукавый автор речи «утопил проблему», поставив массу встречных вопросов насчет того, кто же именно будет осуществлять эту самую выдачу – федеральные власти или власти штатов? Поскольку, согласно самому Линкольну, федеральная власть не имела юрисдикции на территориях отдельных штатов, а власти северных штатов выдавать беглых рабов не хотели, то получалось, что «добрые намерения президента» некому выполнять. Но дальше, после всех этих реверансов, Авраам Линкольн заговорил о главном вопросе – о будущем Союза:

«…Семьдесят два года прошло со дня первой состоявшейся по нашей Конституции инаугурации президента. В течение этого периода пятнадцать различных в высшей степени выдающихся граждан один за другим осуществляли управление органами исполнительной власти. Они действовали вопреки многочисленным опасностям и, как правило, с большим успехом. И все же при всей масштабности прецедента сейчас я приступаю на короткий 4-летний конституционный срок к исполнению той же задачи в крайне трудной и необычной ситуации.

Раскол федерального Союза, выступавший доселе только как угроза, теперь предстает как устрашающая попытка осуществить его…»

И сразу после этого добавил следующее:

«…Я считаю, что с точки зрения универсального права и Конституции союз этих штатов вечен…»