Подоспел десерт. Дамы накинулись на шоколадное суфле, и тут Торп объявил:

— Вопросы есть?

Руку подняла хрупкая женщина за соседним столом, Торп милостиво кивнул.

— Что в работе над этой книгой было самым трудным? — поинтересовалась та.

— Распутать весь клубок, — ответил Торп. — Когда пишешь роман, события, герои — все в твоей власти, можешь распоряжаться историей как тебе угодно. С документальным произведением не так. Ты целиком и полностью зависишь от фактов. Работая над книгой, я опросил десятки людей. У каждого имелась собственная версия произошедшего, и все версии были совершенно разными.

Кто-то полюбопытствовал, как его жена отнеслась к выходу «Во второй раз — просто чудо».

— Страшно обозлилась, — хмыкнул Торп. — А потом увидела гонорар.

Зал хохотал. Звенели вилки. Появились официанты с кофе.

— Как вы отыскиваете истории для своих книг?

— Не я ищу истории, — откликнулся Торп, — истории ищут меня. В данном случае, например, у меня был приятель, который работал в «Yahoo», как раз когда произошли убийства. Играем мы с ним как-то в гольф, и вдруг он начинает рассказывать о том, что вся компания буквально на ушах стоит из-за случившегося. Как все перепуганы, о воцарившейся в «Yahoo» атмосфере всеобщего недоверия. И я понимаю — вот готовое начало истории. Меня заинтересовали не столько сами убийства, сколько их последствия, не столько жертвы, сколько оставшиеся в живых, их взаимоотношения и перемены в них.

Наблюдая за тем, как Торп работает с залом, я старалась вспомнить — что именно тогда, давно, нашла в нем, отчего без утайки выложила ему такое, в чем не признавалась никому? Теперь его умение убеждать было на пике, словно последние двадцать лет он только и делал, что шлифовал его. В детстве, у себя в Тускалусе, он регулярно посещал воскресную школу при баптистской церкви и, надо признать, обладал неким проповедническим даром — эдаким наигранным, компанейским обаянием, заставлявшим всех внимавших ему чуть податься вперед.

В зале еще были поднятые руки, когда Торп с улыбкой сказал:

— Что ж, если больше вопросов нет… — И шагнул с возвышения.

Дама в желтом костюме ловко организовала очередь из желающих получить автограф.

Торп подписывал быстро, склонившись над столом, обменивался парой слов с каждым и с улыбкой пододвигал книгу. Очередь потихоньку двигалась, а у меня свело живот. Сколько раз за все эти годы я мечтала посмотреть ему в глаза, но что-то удерживало. Во-первых, я не была уверена, что не струшу в последний момент. А главное — какой смысл? Книга написана, ничего не исправишь. Что пользы — мне, родителям, Лиле — бередить рану? Теперь, однако, дело приняло другой оборот. Если книга насквозь лжива, как, например, обвинение Мак-Коннела, тогда предательство Торпа еще страшнее. Я должна была услышать от него самого, какова доля истины на этих страницах.

Подошла моя очередь. Не глядя на меня, Торп раскрыл книгу:

— Кому подписать?

Я промолчала.

— Мне надписать ваше имя или только расписаться? — с растущим нетерпением поинтересовался Торп и с застывшей над страницей ручкой поднял глаза.

Рот у него приоткрылся, но из горла не вырвалось ни звука. Торп отложил ручку и привстал было, но передумал и снова опустился на стул.

— Элли, я…

Впервые в жизни я видела, как Торп лишился дара речи.

— Привет.

— Привет, — еле слышно выдавил он с повлажневшими глазами.

Торп, которого я знала, никогда не позволил бы эмоциям настолько овладеть собой.

Он все-таки встал, распахнул руки и наклонился вперед. Сообразив, что он собирается меня обнять, я отшатнулась. Торп уронил руки, бросил взгляд на выстроившихся за мной нетерпеливых поклонниц и снова сел.

— Подумать только, это ты! Ужасно рад тебя видеть. — Он помолчал. — Надо же, ты совсем не изменилась.

Южный выговор практически испарился. На какой-то миг передо мной возник прежний Торп — тот, с которым я водила дружбу до того, как началась кошмарная история с книгой.

Дама в желтом костюме потянула Торпа за рукав:

— Мистер Торп, зал в нашем распоряжении только до часу.

— Да-да, конечно, — кивнул он, взяв себя в руки.

Он снова наклонился ко мне, словно хотел сказать что-то по секрету, хотя дама в желтом и вся очередь явно навострили уши.

— Слушай, я отсюда сразу в аэропорт — лечу в Нью-Йорк, но дня через два возвращаюсь. Позвони мне. — Он черкнул в книге номер. — Нет, лучше зайди. Нам надо столько наверстать.

Он уже строчил адрес.

— Приходи в любое время. Я серьезно…

Я подбирала слова для ответа, а дама в желтом, подхватив меня под локоток, уже тащила к выходу.

— Погодите. — Торп вышел из-за стола. — Поедем со мной в аэропорт. За обратную дорогу я заплачу.

Мне было не по себе рядом с ним в переполненном зале. А каково будет бок о бок в тесном такси?

— Мне надо на работу, — сказала я.

— Ты придешь ко мне?

— Не знаю.

— Придешь, — уверенным, окрепшим голосом заявил он. — Я возвращаюсь во вторник.

И вот я стою перед рестораном, в грохоте уличного движения, с последним шедевром Торпа в руках, а в душе — с теми же чувствами, что и много лет тому назад, когда он звал меня в тумане на берегу океана, только что объявив: он опубликует книгу, несмотря ни на что. И тогда, как и сейчас, последнее слово осталось за ним. Талант у Торпа такой — каждую свою историю, каждый разговор, в котором принимает участие, заканчивать на своих условиях.

«Каждое событие человеческой жизни, — повторял Торп, — имеет свою историю. Для каждого чувства, для каждой тайны, для каждой временной точки прошлого имеется свое повествование, цель которого — растолковать суть».

Само собой разумеется, есть своя история и у кофе. Мне поведал ее Генри, на втором свидании. Мы всего несколько дней как познакомились в конторе нашей кофейной компании, куда Генри недавно устроился на работу в отдел продаж. А начинал он складским рабочим в «Валлийском кофе» в Сан-Матео, еще школьником. В Сан-Франциско он почти все свободное время отдавал защите фермерских интересов. В те времена среди городской молодежи развелось столько до неприличия богатых парней, что встретить кого-то, кто откровенно плевал на финансовую выгоду, — по крайней мере, на свою собственную, — было сродни чуду.

Историю кофе Генри рассказывал не за чашкой кофе, а за кружкой пива в «Клубе 500». Он был знатоком и ценителем высокой кухни, раз в год раскошеливался на обед в ресторане «Chez Panisse»[32]и при этом питал слабость к дешевым пивнушкам. Потом он признался, что визит в «Клуб 500» был своего рода испытанием.