— Ты очень бледна, Как ты себя чувствуешь?

Ему хотелось сказать, что слишком поздно, что они зашли слишком далеко, но он понимал, что это только вызовет в ней сопротивление и напрасно встревожит ее.

— Неважно, желудок побаливает, словно я что-то съела, но от самой мысли о еде делается плохо. Ты давал мне какой-то настой из трав?

— Несколько дней пей воду и соки, можно немного фруктов. Никакого мяса.

— Я вегетарианка. — Она огляделась. — Где моя одежда?

Он неожиданно усмехнулся чисто по-мужски.

— Я увлекся и порвал твои джинсы. Просто останься со мной сегодня ночью, а завтра я добуду для тебя новую одежду.

— Сейчас почти утро, — заметила она, не желая лежать рядом с ним и дальше.

Она не могла лежать рядом и не желать его.

— Кроме того, я хочу принять душ.

И прежде чем он успел сказать хоть слово, она соскользнула с кровати и благополучно завернулась в старомодное лоскутное одеяло.

Михаилу удалось сдержать улыбку. Позволить ей почувствовать себя в безопасности — это ему ничего не стоило. Ничто не заставит ее покинуть его дом. Не с ассасинами, которые остановились в той же гостинице, что и она. Чтобы избавиться от картин, как она обнаженная стоит под струями воды, он сконцентрировался на ее эмоциях, которые она переживала, до того как он унес ее из столовой в гостинице.

Что вызвало у нее такое безумное страдание той ночью? Она буквально заболела, голова у нее раскалывалась. Она подумала, что эта была реакция на его ярость, но он был взбешен оттого, что она так страдает. Он почувствовал это прежде, чем тот тупица положил свою грязную руку на ее колено.

Михаил дотронулся до ее сознания, потому что должен был это сделать, и обнаружил то, что и ожидал: слезы и смущение. Ее тело менялось, и эти изменения вызывала его кровь, текущая по ее венам. Легенда гласила, что человек и карпатец должны трижды обменяться кровью, чтобы обращение состоялось. Кровь, которую он дал ей выпить из бокала, не считалась, так как она не была взята прямо из его тела. Он не собирался обращать ее, не желая допускать даже шанса, что она может превратиться в душевнобольную вампиршу. Как бы то ни было, он пошел по опасному пути. И он поступил бы так снова. Это должно было длиться вечность.

Рейвен слышала его слова, в которых была заключена истинная правда, но он знал, что она понятия не имеет о реальности. Она слышала бы шепот из каждой комнаты в гостинице, знача бы, если б в столовую залетела пчела. Солнце причиняло бы боль ее глазам, и она бы сразу покрывалась загаром. Животные бы открывали ей свои секреты.

Ей становилось бы плохо от большинства продуктов. Но больше всего она нуждалась бы в его близости, ей надо было бы прикасаться к его сознанию, ощущать его тело, сгорать в нем. Она уже чувствовала это и боролась с этим единственным известным ей способом — стремилась освободиться от него, сражалась, чтобы понять, что с ней произошло.

Рейвен прислонилась к стеклу душевой кабины. Она не могла прятаться в ванной, как ребенок, но он был таким мужественным, таким привлекательным. Ей хотелось разгладить морщинки вокруг его рта, хотелось дразнить его, спорить с ним, слышать его смех. Она все еще была очень слаба и чувствовала легкое головокружение.

— Пойдем, малышка. — Голос Михаила коснулся ее слуха, словно бархат щеки.

Он выключил воду и, взяв ее за руки, вытащил из убежища душевой кабины и закутал в полотенце.

Рейвен отжала волосы, чувствуя, как смущенный румянец постепенно покрывает все ее обнаженное тело. Михаил выглядел таким спокойным и равнодушным в своей наготе. Было что-то дикое и великолепное в его грубой силе, в том, с какой небрежностью он это принимает. Он растер ее тело большим банным полотенцем, вытирая ее кожу до тех пор, пока она не стала теплой и розовой. Полотенце скользнуло по ее чувствительным соскам, задержалось на округлых ягодицах...

Несмотря на ее решение, от его хлопот ее тело ожило. Михаил взял ее лицо в свои руки. Его поцелуй был легким, как перышко.

— Пойдем в постель, — прошептал он, увлекая ее за собой.

— Михаил, — нерешительно запротестовала она, затаив дыхание.

Он потянул ее за запястье, лишая равновесия, так что ее тело натолкнулось на его. Она растворилась в нем — мягкая грудь уперлась в твердые мускулы, очевидное свидетельство его желания прижалось к ее животу. Его бедра соприкоснулись с ее бедрами.

— Я могу любить тебя всю ночь, Рейвен, — пробормотал он, приникнув к ее горлу.

Его руки двинулись по ее телу, оставляя после себя огонь.

— Я хочу любить тебя всю ночь.

— Разве ты не заметил? Уже рассвет.

Ее руки жили своей жизнью, находя кончиками пальцев каждую его мышцу.

— Тогда я проведу день, занимаясь с тобой любовью.

Он прошептал эти слова около ее рта, наклонившись ближе и покусывая ее нижнюю губу.

— Мне нужно, чтобы ты была со мной. Ты разгоняешь тени и облегчаешь тяжкий груз, который грозится раздавить меня.

Кончиками пальцев она провела по очертаниям его рта.

— Это одержимость или любовь?

Опустив голову, она прижалась ртом к впадинке на его груди, скользнула языком по его сверхчувствительной коже чуть выше сердца. Там не было ни метки, ни шрама, но ее язык прошелся как раз по тому месту, где раньше была рана, к которой он прижимал ее, заставляя принять его кровь, дающую жизнь. Она слилась с ним, читала его сознание, его эротические фантазии, желая претворить их в жизнь.

У него внутри все сжалось, его тело отвечало ей с неистовой силой. Рейвен улыбнулась, ощутив его напряженный член, пылающий на ее коже. Ее ничто не сдерживает, когда она лежит рядом с ним, есть только желание сгореть в нем.

— Ответь мне, Михаил, и скажи правду.

Кончиками пальцев она ласкала его бархатистую головку, обхватывала пальцами возбужденную плоть, заставляя голод свирепствовать в его теле. Она играла с огнем, но у него не было сил, чтобы остановить ее, он не хотел ее останавливать.

Его руки запутались в ее влажных волосах, сжавшись в кулаки.

— Я сделаю и то и другое, — с трудом удалось ему выдохнуть.

Он закрыл глаза, когда ее губы двинулись по его плоскому животу, оставляя позади себя огненный след. Ее рот, горячий и влажный, прошелся по всем местам, где она дотрагивалась до него. Он притянул ее ближе, желая ощутить на себе ее тело. Ее рот был жадным и горячим, и это сводило его с ума. У него вырвалось зловещее рычание, чудовище дрожало от удовольствия, нуждаясь в примитивном удовлетворении.

Ее ногти слегка царапали его бедра. Его сознание затуманилось, еще больше сливаясь с ее сознанием в огненной дымке вожделения, любви и голода. Он жаждал ее прикосновений, ее рук, ее шелковистого рта, бросающего его в животрепещущее пламя.