Тот споткнулся, но продолжал бежать.

Оружие призвано стрелять и всегда стреляет. После первой очереди последовала вторая. Она была точнее. Несколько пуль вспороли спину беглеца, словно толстая игла гигантской швейной машинки. Ему показалось, что он попал в аэродинамическую трубу. Баркаса выдувало ветром, кружило в вихре, бросало вверх и вниз, и снова вверх, в реве и свисте, в шуме чудовищного торнадо. Он не знал, хлестал ли его холодный ветер или опалял огонь, но его глаза ослепили вспыхнувшие молнии, а стук лязгнувших зубов отозвался громом.

Смерть пришла необычайно быстро и почти легко…

* * *

Утром отредактированные и отпечатанные показания Баркаса лежали перед Калединым. Рядом – заключение криминалистов по пулям.

Полковник еще раз пробежал глазами протокол: «…офицер вытащил пистолет. Пилат крикнул мне: «Стреляй», и я произвел выстрел в напрвлении офицера, полагая, что мой пистолет газовый. Так сказал мне Пилат, убеждая взять его на дело. Когда я увидел кровь, то понял, что Пилат меня обманул. Я бросил пистолет и снял маску, но Пилат заставил меня поднять оружие, надеть маску и встать на «шухер» в коридор. Что происходило в комнате дальше, я не знаю, но слышал глухие пистолетные выстрелы… Потом решил, что Пилат избавится от меня как от свидетеля, и решил бежать… Почему он убил работников заправочной станции, я не знаю. Вероятно, они видели его в лицо…»

Каледин придвинул ближе заключение экспертизы и прочитал:

«…извлеченные из тел пули калибра девять миллиметров выпущены из двух пистолетов Макарова специального образца с применением стандартного прибора бесшумной стрельбы… Пуля, извлеченная из тела №…, выпущена из пистолета номер два… Пули, извлеченные из тел работников бензоколонки, выпущены из пистолета номер два…»

Полковник взял протокол осмотра места происшествия и сверился с двумя первыми документами. Получалось, что Лодочников говорил правду. Теперь нужно забрать подследственного в Лефортово и плотненько с ним поработать. Необходимо составить фоторобот Пилата и как маньяка-убийцу подать в федеральный розыск. Вероятно, придется снова осторожно задействовать прессу. Деза, искусно запущенная через ряд информационных агентств, сработала и была слепо подхвачена: многие массмедиа погнали заметки о пожаре на военном объекте, недостаточном финансировании Министерства обороны и пожарных. Главное, что смысла этого события никто так и не понял.

Полковник сорвал целлофан с новой хрустящей пачки «Честерфилд» и откинулся на спинку кресла. Неторопливо помяв фильтр, он закурил, с шумом выдыхая дым. Седой пласт его растекался по воздуху, перемешиваясь, словно молоко с морской водой.

Розыск крутится на всю катушку. Даже по громким, общественно значимым делам об убийствах известных людей, о взрывах, о коррупции розыскное колесо не было разогнано до такой степени. Государственные границы максимально закрыты. Милиция отрабатывает свой «контингент» от уголовников до бомжей. Контрразведка – свой. Достается всем. Уцелевшая агентура вызвана из закромов родины и включена в работу. Подключилась СВР.

Однако результат небольшой.

В первую очередь надо искать диски и транскодер. Но и сам Пилат, лично, представляет угрозу обществу. Мало того, что он с легкостью расстреливает всех подвернувшихся под руку, но еще знает принципы кодирования секретных сетей и может снова их вскрыть. Почему бы завтра ему не залезть в сети Центробанка или любого другого банка и не устроить второй дефолт?

Дело сугубо неординарное. Если пообещать Баркасу снисхождение, а'то и полное освобождение от уголовной ответственности в случае его сотрудничества с органами безопасности, то, возможно, он пойдет на это. Кроме него, Пилата никто не знает в лицо. К тому же если Баркас действительно от того сбежал, то подельник будет охотиться за ним до конца. Пилат не должен оставить Баркаса в живых. По крайней мере до этого дня он не оставлял никого.

Каледин подходил к наметкам возможного оперативного плана, когда его отвлек телефон. Уже по тембру звонка полковник безошибочно научился отличать аппараты: высокий и звонкий – городской, низкий и ровный – прямой телефон генерала Волкова, звеняще-сочный и громкий – аппарат закрытой связи.

По городскому звонил Зайцев.

– Только что сообщили, что ночью при попытке к бегству убит Лодочников.

– Как убит? – медленно произнес полковник, будто в ледяную прорубь провалился.

Со смертью Баркаса рушились все оперативные планы, и теперь следствие начнет буксовать. Какой смысл докладывать Волкову о желании Лодочникова помогать следствию и как объяснить, что составление фоторобота Пилата отложили до утра? Причин было много, и все объективные, но как объяснить это генералу? А как он объяснит все директору, а тот президенту? Просто земля из-под ног уходит.

– Кто его убил? – спросил Каледин.

– Лодочников разыграл самоубийство. Охранник сунулся в камеру. Тот его по голове, забрал дубинку и к выходу. Там еще двоих отмолотил. Выбежал на улицу, а тут случайно милицейский наряд подъехал. Одного Лодочников дубинкой ударил, а второй, не будь дураком, за автомат схватился. Когда «Скорая» приехала, Лодочников уже умер.

– Вот зараза! Не могли кого-нибудь другого застрелить! – в сердцах выругался полковник. Машинально вытащив из пачки вторую сигарету, он отправил ее в рот. То ли мертвеца ругал Каледин, то ли чересчур меткого стрелка. – Никогда бы не поверил, что это случайно. Надо сказать ребятам, чтобы проверили как следует этого сержанта, а заодно и всю дежурную смену изолятора.

– Что делать будем? – ждал указаний Зайцев.

– Что, что, – соображал Каледин. – Сколько с ним в камере человек сидит?

– Не знаю, а что?

– Поедем в изолятор. Будем беседовать со всеми.

* * *

Известие о ночном происшествии быстро облетело изолятор временного содержания, наполнив атмосферу бетонных коробок неприятным духом. Хулиган, чуть было не рванувший на волю вслед за Баркасом, от всей своей заскорузлой души благодарил бога, что этого не сделал. Случись иначе, он сейчас вполне мог бы разделить участь беглеца и вместе с ним лежать в холодильнике ментовского морга в ожидании вскрытия.

Работяга, еще недавно покушавшийся с Хулиганом на Баркаса, также заметно притух, опасаясь, как бы его не приплели еще и к этому делу.

Больше других общавшийся с Баркасом, Сухарик находился в полушоковом состоянии, не находя себе места. Он то сидел неподвижно, глядя в одну точку, то начинал нервно метаться по камере, вызывая недовольство Хулигана.

Утром Хулигана вызвали на допрос. После часового отсутствия он вернулся в камеру и недовольно сообщил:

– Я думал, меня по моему делу вытащили, а это из-за побега. Все спрашивали: что да как? С кем, мол, он «кентовался», с кем последним разговаривал…

Хулиган с ухмылочкой посмотрел на Сухарика и продолжил монолог:

– А мне это надо? Мне бы со своими делами разобраться, а не в чужие базары лезть.