и потому у них нет детей", практически повергнув меня этим в ступор. Но, заметив мой изумлённый взгляд, миссис Бандулян любезно объясняет, что имела в виду то, что у его бедной жены не всё в порядке с яичниками.

Вскоре я выясняю, что водоснабжение является серьёзной проблемой в Тегеране, городе, который старый шах Реза Пехлеви109 существенно и во многих отношениях модернизировал, при этом совершенно упустив из виду важнейший вопрос его обеспечения хорошей и безопасной питьевой водой. Та по-прежнему стекает туда древним способом, вниз по склонам гор, а после уже струится двумя открытыми и никак не защищёнными параллельными потоками по обеим сторонам каждой улицы, чтобы все горожане и животные могли пользоваться ею, как им заблагорассудится. В тех водостоках и купаются дети, запуская бумажные кораблики, и освежаются собаки и овцы, и моются как предметы посуды, так и гноящиеся язвы несчастных существ, которые выглядят так, словно у них проказа и все прочие жуткие древние библейские болезни. Затем та же вода закачивается в резервуары жилых помещений …

Правда, дважды в день и один раз ночью открываются плотины, и тогда уже застоявшаяся за прошедшие часы вода опять несётся по городу миниатюрной ревущей стремниной, унося всю грязь и заменяясь на свежую горную. Тем не менее, учитывая то, что я вижу в промежутках между этими периодами мощной промывки, я не получаю удовольствия от принятия ванн в отеле, опасливо ступая в коричневатую воду, а после окончания омовения тут же дезинфицируя всё своё тело, растирая его спиртом. Американка, жительница Тегерана, предупреждает меня, чтобы я не мыла волосы, так как она, увы, потеряла все свои именно после таких ванн. И мне не следует, говорит она, пить ничего, кроме "Абали", безопасной и чистой минеральной воды в бутылках. Но в самое первое утро, ещё совершенно ничего не зная о ситуации, я беспечно принимаю ванну, и на мне это, слава Богу, никак не сказывается.

Завтрак мне в номер подаёт усатый официант-армянин, который, обращаясь ко мне на ломаном русском, использует интимное "ты" вместо вежливого "вы". Трапеза состоит из омлета, нескольких ломтиков козьего сыра, серого хлеба с маслом, джема и чёрного кофе. Однако омлет готовится на бараньем жире, оказывающемся, к моему разочарованию, основой иранской кухни. Буквально всё готовится на бараньем жире, а мне не дано к нему привыкнуть. Поскольку я не могу проглотить ни кусочка этого омлета, я прошу у армянина два яйца всмятку. Воскликнув: "Если это то, чего ты хочешь – ты получишь это через три минуты", – он ловко взмахивает своим уже изрядно испачканным полотенцем и выбегает вон, напевая по-русски: "Коли ты меня не любишь, так увидишь впредь едва ль // Потому как, прыгнув в реку, рыбой уплыву я вдаль". Вскоре он появляется снова, неся пару яиц, которые давным-давно утратили свою первозданную свежесть. И выглядит ужасно оскорблённым моим дурным вкусом, когда я отказываюсь от них тоже. Унося прочь предмет своей обиды, он тихонько бормочет: "Ай-я-яй, да тебе трудно угодить".

Но с козьим сыром всё в порядке, как и с мякишем серого хлеба, корку которого та же самая американка посоветовала никогда не есть: "Поскольку неизвестно, кто к ней прикасался, пока хлеб лежал на открытом уличном прилавке. Кроме того, не забывайте и о мухах". Для меня этого вполне достаточно, чтобы с тех пор на Востоке не класть в рот ни кусочка корки.

Первая прогулка по городу очаровывает меня, но лишь до той минуты, пока я не соприкасаюсь с обратной стороной завораживающей картины. Но ничто не может быть прекраснее прилавков с сочными фруктами: апельсинами, лимонами, яблоками, грушами, персиками, гранатами … их красочные цвета необычайно живописны в ярком солнечном свете. Богатые витрины магазинов тоже восхитительны, и там можно узреть: персидское серебро – от больших зеркальных рам до маленьких безделушек; восточные ковры; расписную слоновую кость; разноцветные шелка; как драгоценные, так и полудрагоценные камни, среди которых выделяется бирюза; а также и благовония, и изделия из кожи, и бархатные туфли с золотой и серебряной вышивкой. Во всём этом чувствуется что-то из времён Гаруна аль-Рашида110, именно такое, каким я его себе представляла, хотя широкие современные улицы, проложенные старым шахом Резой Пехлеви, вне всяких сомнений, уничтожили бо́льшую часть местного колорита, прелести и очарования.

Тегеран был бы волшебным городом, если бы не грязь и болезни, которые можно увидеть повсюду, даже в самых лучших его местах. Точно так же, как в Африке, здесь есть и страдальцы, лежащие на тротуарах и покрытые гноящимися язвами и мухами; и дети с красными слезящимися глазами, раздутыми животами и кривыми ножками; и старухи, некоторые из которых похожи на иссохших ведьм, готовых в любую секунду улететь на своих мётлах. Мерзкие проулки, отвратительная вонь, лохмотья, нечистоты и гнус повсеместно …

А ещё голод, который не симулируют ради получения нескольких риалов от богатых иностранцев. Я вижу молодую женщину, опавшую на тротуар перед отелем "Фердоси". Она сидит, прислонившись спиной к стене дома, в полубессознательном состоянии, в то время как мухи безнаказанно ползают по её лицу. Рядом лежат двое её детишек, невозможно тощих и с ужасно выпирающими животами. Один из них спит, но другой, крошечный карапуз, которому чуть меньше года, пытается подползти к своей матери, однако у него нет на это сил. После каждой попытки он падает на спину и издаёт еле слышные крики отчаяния тонким, писклявым голоском, который больше похож на мяуканье новорождённого котёнка, чем на плач годовалого малыша. Женщина никак не реагирует, когда я кладу ей в руку пару бумажных купюр, и стоит мне отойти, как я вижу, что проходящий мимо смеющийся пацанёнок наклоняется и выхватывает деньги из её безвольной руки. Я сообщаю об этом менеджеру отеля, который пожимает плечами, как бы говоря: "И что вы хотите, чтобы я сделал?"

"У нас есть больницы и диспансеры, куда их доставляют, – говорит он, – но они предпочитают вот так сидеть на улице и просить милостыню". "И умирать?" – спрашиваю я с иронией. "И умирать", – мрачно соглашается он.

Я, посетив один из таких диспансеров, убеждаюсь, что тот заполнен ужаснейшими на вид представителями человечества – голодными, больными и покрытыми болячками и нарывами. Конечно же, их лечат и в худших случаях доставляют в больницу, но в конце концов эта помощь – лишь капля в море. Не хватает ни коек, ни медикаментов и перевязочных материалов, ни хлеба, чтобы удовлетворить все потребности населения.

Рядом с моим отелем находится пекарня, и очередь за хлебом