На пороге финальной фазы войны поддержка, моральная и материальная, предоставленная Ганнибалу карфагенянами, кажется, была в целом значительнее, чем поддержка, предоставленная Сципиону, – еще один гвоздь в крышку гроба распространенной исторической ошибки.

Положение Сципиона, как уже указывалось, было проверкой моральной силы командующего. Безопасность часто заключается в рассчитанной дерзости, и анализ военных проблем показывает с высокой вероятностью, что его марш вверх по реке Баграде имел целью, создав угрозу богатой округе, от которой зависело снабжение Карфагена, заставить Ганнибала двинуться на запад ему навстречу, а не к северу, на Карфаген. Этим тонким ходом он ставил под угрозу экономическую базу Карфагена и защищал свою собственную, одновременно заманивая Ганнибала подальше от его военной базы – Карфагена.

Дополнительная выгода заключалась в том, что движение приближало Сципиона к Нумидии, сокращая расстояние, которую Масиниссе пришлось бы пройти со своими ожидаемыми подкреплениями. Чем больше изучаешь этот маневр и размышляешь над ним, тем более мастерским кажется этот изощренный синтез принципов военного искусства.

Этот ход вызвал ожидаемый эффект, ибо карфагеняне послали Ганнибалу срочный призыв двинуться на Сципиона и вызвать его на битву. Хотя Ганнибал ответил, что сам выберет время для битвы, через несколько дней он двинулся от Хадрумета на запад и прибыл форсированными маршами к Заме. Затем он послал разведчиков на поиски римского лагеря и для выяснения его готовности к обороне – лагерь лежал в нескольких милях к западу.

Трое разведчиков были схвачены, и, когда их привели к Сципиону, тот употребил совершенно новый образ действий. «Сципион был так далек от мысли о наказании шпионов, как это обычно делалось, что, напротив, приказал трибуну сопровождать их и показать все расположение лагеря. После этого он спросил их, хорошо ли офицер им все объяснил. Когда они ответили утвердительно, Сципион снабдил их провизией и эскортом и наказал в точности доложить Ганнибалу о том, что произошло». Великолепная надменность Сципиона была мастерским ударом по моральной цели, рассчитанным на то, чтобы убедить Ганнибала и его воинов, что римляне абсолютно уверены в себе, и, соответственно, возбудить в их душах сомнения. Эффект был еще усилен прибытием на следующий день Масиниссы с 6 тыс. конницы и 4 тыс. пехоты. Ливии заставляет их прибытие совпасть с появлением карфагенских шпионов и замечает, что у Ганнибала новые сведения не вызвали радости.

Следствием инцидента со шпионами было пробуждение человеческого интереса необычного рода. «По их возвращении Ганнибал был так восхищен великодушием и смелостью Сципиона, что возымел… сильное желание встретиться и поговорить с ним. Решив это, он послал вестника, передав, что желал бы обсудить с ним всю ситуацию. Сципион, получив послание, принял предложение, сказав, что он сам пошлет к Ганнибалу известие о месте и времени встречи. Затем он ликвидировал свой лагерь и перешел на другое место, близ городка Наррагара. Позиция была хорошо выбрана тактически, и питьевая вода находилась «на расстоянии броска дротика». Затем он послал сказать Ганнибалу, что готов к встрече. Ганнибал также передвинул свой лагерь поближе, заняв холм, безопасный и удобный во всех отношениях, кроме одного: лагерь оказался довольно далеко от воды, и люди серьезно страдали от жажды. Похоже, что Сципион успешно разыграл первый трюк в битве умов между вождями! И второй трюк тоже, ибо он обеспечил себе битву на открытой равнине, где его преимущество в коннице могло дать полную отдачу. Он был готов побить главный козырь Ганнибала.

На следующий день оба полководца вышли из лагерей в сопровождении небольшого эскорта и затем, оставив эскорт позади на равном расстоянии, встретились наедине, не считая того, что каждого сопровождал переводчик. Ливии предваряет рассказ о встрече замечанием, что здесь встретились «величайшие полководцы не только нашего времени, но и из всех, кого можно найти в истории прежних веков», – вердикт, с которым многие исследователи военной истории склонны будут согласиться и даже раздвинуть рамки истории на две последующие тысячи лет.

Ганнибал первым приветствовал Сципиона и начал разговор. Изложение его речи и речи Сципиона передает лишь общий смысл сказанного, и по этой причине, а также ввиду расхождений между различными авторитетами, лучше будет привести его не в буквальном виде, за исключением некоторых особенно ударных фраз. Ганнибал избрал своим главным мотивом изменчивость фортуны, которая, после того как он так часто почти держал победу в руках, теперь заставила его явиться добровольно, чтобы просить о мире. Какое странное совпадение, что именно с отцом Сципиона он встретился в своей первой битве, а теперь пришел просить мира к его сыну! «Не лучше ли было бы, чтобы римляне никогда не приобретали владений за пределами Италии, а карфагеняне – за пределами Африки, ибо оба народа так жестоко пострадали». Однако прошлое не исправишь, оставалось будущее. Рим видел вооруженного врага у самых своих ворот; теперь пришла очередь Карфагена. Не могли ли они прийти к соглашению, вместо того чтобы сражаться до горького конца? «Я сам готов к этому, ибо узнал на опыте, как обманчива фортуна и как легким движением весов она приносит изменения величайшего значения, как будто играет с маленькими детьми. Но я боюсь, что ты, Публий, и потому, что ты очень молод, и потому, что успех постоянно сопутствовал тебе и Испании и в Африке, ты, никогда не испытавший немилости Фортуны, не будешь убежден моими словами, как бы ни были они достойны доверия». Пусть Сципион увидит предупреждение в собственном примере Ганнибала. «Чем я был при Тразимене и при Каннах, ты являешься теперь… И теперь я здесь, в Африке, веду с тобой, римлянином, переговоры о безопасности моей и моей страны. Подумай об этом, прошу тебя, и не будь чрезмерно гордым». «… Какой разумный человек, спрашиваю я тебя, бросится навстречу такой опасности, какая стоит перед тобой теперь?» Случай в один час может стереть все, чего достиг Сципион, – пусть он вспомнит судьбу Регула, у которого тоже карфагеняне просили мира на африканской почве. Затем Ганнибал обрисовал свои мирные предложения: Сицилия, Сардиния и Испания окончательно отдаются Риму, и Карфаген ограничивает свои амбиции Африкой. В заключение он добавил, что если Сципион, после недавних событий, испытывает естественные сомнения по поводу искренности его предложений, то он должен помнить, что они исходят от самого Ганнибала, обладающего реальной силой, который гарантирует, что приложит все силы к тому, чтобы никто не пожалел о мире. Позднее Ганнибал доказал и свою искренность, и надежность его гарантии. Но в обстоятельствах момента и учитывая прошлое, Сципион имел все основания для сомнений.

В ответ на увертюру Ганнибала он указал, что легко жалеть о войне между двумя державами – но кто ее начал? Предложи Ганнибал эти условия, когда римляне еще не переправились в Африку, уйди он добровольно из Италии, – его предложения почти наверняка были бы приняты. Однако, несмотря на кардинально изменившееся положение, когда «римляне господствуют над открытой страной», Ганнибал предлагает условия более легкие, чем те, которые Карфаген уже принял в нарушенном договоре. Все, что он предложил, фактически – это уступить территории, которые уже находятся во владении римлян, и довольно давно. Бесполезно предлагать Риму такие пустые уступки. Если бы Ганнибал согласился на условия первоначального договора и добавил компенсацию за транспорты, захваченные в течение перемирия, и за насилие, учиненное над послами, тогда Сципион смог бы хоть что-нибудь положить перед своим советом. В противном случае «вопрос должен быть решен оружием». Эта краткая речь – жемчужина ясного и логического аргументирования. Ганнибал, очевидно, не сделал попытки развить свои первоначальные предложения, поэтому переговоры пришли к концу, и оба командующих удалились в свои лагеря.