Как-то в очередном припадке истерики она рассказала мне, чего от нее требует Кейн в постели. Этот человек был мерзким извращенцем. Я хотел убить его, но Соня не позволила. Я переживал адские муки ревности, а Соня начала пить — я ее понимал. Она не в состоянии была, да и не хотела отказаться от великой любви, но в то же время боялась упустить причитающуюся ей долю богатства Кейна и в особенности часть его легендарной коллекции бриллиантов. Соня страшилась мести старого деспота. Она прекрасно помнила свое детство. Грязное корыто и вкус разваренных картофельных очисток. Время шло. Я не знал, что предпринять. В голову то и дело приходила мысль о самоубийстве. И тогда само небо послало нам выход.

Замок подвергся сущему нашествию крыс. Кейн приказал с ними покончить. В неимоверных количествах был закуплен стрихнин. И тогда я сказал Соне: это наш последний шанс. Соня долго сопротивлялась, твердя, что я сам учил ее десяти заповедям. Не хотела брать грех на душу, у нее были дурные предчувствия. Я горячо убеждал ее, что поступок, совершенный во имя большой любви, никакое не преступление, что мы исповедуемся, покаемся, и милостивый Господь наверняка нас простит. В конце концов она признала мою правоту. Неделей позже она возвращалась от меня, неся под шалью полную баночку отравы.

Спустя день после оглашения результатов лотереи Соня приготовила мужу его любимое блюдо — венгерский гуляш с клецками. Сама спряталась под кроватью и стала ждать. Когда начались конвульсии, она проглотила целиком всю коллекцию алмазов, четырнадцать черных жемчужин и полкило бриллиантов.

Тиран умер, но самое худшее нас еще ждало впереди. Врачи, правда, ничего не заподозрили, но береженого бог бережет. Мы решили несколько дней не встречаться. Во время погребальной церемонии я мог только издалека смотреть на Соню, бледно-зеленую от недосыпа и несварения желудка. Для меня это был ад кромешный. Вас, возможно, удивляет, зачем я признаюсь в соучастии в убийстве. Сейчас это не имеет уже никакого значения. Доказать ничего не удастся. Кейна кремировали, а прах его развеяли над пустыней. Я не испытываю угрызений совести. Ни о чем не жалею. Кейн был человеком без совести. Я его ненавидел. Но теперь я не держу на него обиды. Сейчас он предстал перед судом Божьим. Когда вскрыли завещание, оказалось, что все свое баснословное богатство Кейн отписал институтам, фондам и университетам, занимающимся проблемами моды, главным образом Гарвардскому университету, первым представившему пятилетний проект по изучению истории, эволюции и психологии моды. Остатки пошли на стипендии наиболее талантливым манекенщицам и дизайнерам, которые поведут за собой мир в XXII век. А замок он распорядился отдать под музей его памяти. Соне этот подлец назначил только скромное ежемесячное содержание. Но наше будущее было обеспечено, во всяком случае мне тогда так казалось. Исчезновения коллекции в тогдашнем балагане никто не заметил.

И это почти уже все. Мы с Соней договорились встретиться на аэродроме: не случайно ее любимейшим фильмом был «Касабланка». Я взял два билета на последний самолет. Ей — в первом классе, себе в целях конспирации — в экономическом. Кто-то мне сказал, что видел ее в аэропорту задолго до отлета, кто-то утверждал, что она давным-давно улетела, и только потом мне сообщили: ничего она не улетела, а, вспомнив о чем-то важном, вернулась домой. Однако в этом жутком хаосе никто ничего не знал наверняка.

Остальное вам известно. Я долго не мог допустить даже тени этой мысли, но настал час взглянуть правде в глаза. Эта шлюха меня надула. Наверняка она улетела на предыдущем самолете. И с драгоценностями в брюхе теперь отплясывает самбу на карнавале в Рио. Но я ее из-под земли достану!

О святая Дева Мария, как я в душе благодарил Бога, что кухарка не подала, как намеревалась, для украшения стола свинячье рыло. Если бы Педро узнал его, мне бы несдобровать. В конце концов, что ни говори, это был эквадорец, способный на все! А так Педро встал из-за стола, ничего не заподозрив, да как заорет — кухарка с детворой, которые уже видели десятый сон, приоткрыли глаза, правда ненадолго.

А Педро как ни в чем не бывало сорвал с себя и швырнул на пол пиджак, разодрал на груди черную рубашку, чуть ли, кажется, не из шелка, и тут обнаружилось, что все это время он был обмотан железной цепью. Одним махом размотав ее (размазав попутно остатки холодца), он треснул кулаком по столу. А потом повторил еще раз, только совсем тихо да так страшно, что меня мороз продрал по коже:

— Ну, погоди, — я тебя из-под земли достану. Найду, хоть всю жизнь придется искать. — И не попрощавшись и не поблагодарив за ужин, двинул, пошатываясь, похоже, снова в сторону бывшего аэропорта. Я даже пожалел его — ну как он мог ее найти? Однако какой смысл что-то объяснять молодому да вдобавок влюбленному мужчине, у которого каша в голове и ни одной реальной идеи. Еще раз издалека донесся звон цепи, хриплый возглас «Соня!», и только я его и видел.

Отогнав грустные мысли, я попытался растолкать спящую кухарку, чтобы по случаю бракосочетания исполнить свои супружеские обязанности. Но куда там, она храпела как убитая. Я было примерился, чтоб взвалить ее на плечи и доставить на супружеское ложе. Но она оказалась тяжеловата, и я махнул рукой — ладно уж, впереди целая прекрасная совместная жизнь, еще натаскаюсь. Неуютно, правда, было лежать одному, но особо долго я не горевал: глядя, как все сладко спят, почувствовал, что меня самого разбирает, и вскоре провалился в глубокий сон.

Сколько я спал, точно сказать не могу, но разбудил меня такой силы грохот, будто весь мир разлетался на куски. Лачугу мало что трясло — она еще скрипела и визжала как резаная. В одних трусах я кинулся к двери и вступил с ней в борьбу, потому что снаружи напирал ветер. Наконец открыл, и, о боже, — нам крупно повезло, что домик стоял на пригорке, иначе пиши пропало. На дворе бушевала буря, какой я отродясь не видывал, а поскольку вихрем снесло и так во многих местах продырявленный купол замка, то дождь лил сверху как из ведра, а в двух шагах от меня несся, растекаясь и смывая все вокруг, бурный поток, в котором кружились диваны, сталкивались шкафы, бились друг о дружку чемоданы, напольные часы и разные другие вещи. Гремел гром, сверкали молнии, ветер свистел и неистовствовал, не давая вздохнуть. В том месте, где вчера был забор, на ящике из-под водки сидел, а точнее, плавал пудель с проволокой на шее, изо всех сил стараясь держать голову над поверхностью. По колено в воде я шагнул к нему и схватил в охапку, увернувшись в последний момент от врезавшихся в ящик стола с рулеткой и вывески «Макдоналдса». Ну, замку конец, подумал я, глядя, как вода бушует между античными колоннами, пенясь и вскипая. И вытаращил глаза: в самом центре бурлящего водоворота плясало, то погружаясь, то всплывая, самолетное кресло с Жан-Пьером и бесштанным пилотом. Ага, значит, бассейн тоже залило, и он вышел из берегов. Одним словом, чистый катаклизм, а мою должность черти взяли. Одно утешение — чек, но кто знает, не фальшивый ли он.

Из-за того, что ветер раз за разом хлопал дверью домика, я бросился обратно, подпер дверь стулом, порасставлял в тех местах, где капало с потолка, подвернувшиеся под руку посудины и подумал, что ничего не остается, кроме как сдаться на божескую милость. Может, как в Египте, праведники спасутся. Духу мне придало то, что кухарка и вся ребятня, положа голову на стол, словно овечки, доверчиво и крепко спали сном, который дает только и исключительно чистая совесть. Я тоже влез под перину, ну и что с того, что на дворе свищет и гудит, когда вокруг меня разливается благословенное тепло. Раз-другой зевнув, я рассмеялся: теперь у меня есть собственная жена, согнал пуделька, который, весь мокрый, норовил залезть на кровать, и, забив на все, заснул.