Кухарка не дала мне отоспаться, растолкала и принялась накладывать на тарелку, одетая в модную блузку — в такой только позировать. Я недолго думая попытался вместо завтрака затащить ее под перину, но она дала мне по рукам — мол, двенадцать на часах, белый день, не время для баловства. Надо как следует подкрепиться и подумать о будущем. А я ей на то: чего там думать? Будущее так и так никуда не денется — и опять тяну ее в постель. Но она отбилась, тогда я влез в свадебный костюм, снова аккуратно отутюженный — вот что значит женщина в доме. Закусил ветчинкой с прожилочками сала, заел свиным рулетом, припрятанным от Педро, запил «Абсолютом» и, жмуря глазенапы, выполз на двор.

А было от чего зажмуриться. На лазурном, аж сердце заходилось от радости, небе светило яркое солнышко, издалека доносилось что-то вроде а-ля птичий гомон. В том месте, где курсировал по насыпи поезд, текла прозрачная речка, а на бережку шустрые сорванцы в надежде наловить рыбки повтыкали самодельные удочки, смастерив их из прутиков и веревок с крючками. Я бросил взгляд вдаль, но долго и смотреть не хотелось. О самом замке лучше не говорить. Из земли торчала занесенная илом остроконечная верхушка вроде бы пирамиды, а дальше куда хватало глаз то здесь, то там из ила или из тины чего только не выглядывало. Как, например, мраморный лев без передней лапы, стоявший у казино, банковская вывеска или ресторанный столик, кстати сильно обгоревшие — из-за аварий в электросети ночью, должно быть, полыхнул огонь, пока его не притушило водой. В общем, тяжко было глядеть на эту разруху, ниспосланную самим Провидением, и тут меня словно толкнуло. В метрах двадцати сразу за львом в илистой грязи торчало что-то знакомое. Я скинул ботинки, стянул носки, подвернул штанины, вооружился лопатой и, босиком прошлепав по чавкающей грязи, принялся откапывать. Вскоре никаких сомнений не осталось. Из-под завалов болотной грязи на божий свет появился железный плуг во всей своей красе. Водоворотом взбесившейся реки, ночью, наверно, пронесшейся по музею старинной техники, его прибило сюда, к самому дому. Вот вы, уважаемый, что бы подумали на моем месте, как не то, что это перст божий? Ясно как день: Провидение, покарав здешние Содом и Гоморру, появлением этого плуга как бы подавало мне знак, чтобы я начинал все от начала. У меня прямо гора с плеч свалилась, потому что, честно говоря, в голове не было ни одного готового ответа на вопрос, что и как делать дальше. Выходило, что я в этом месте в качестве ночного сторожа ни богу свечка, ни черту кочерга. А коли так, то перед глазами у меня как зачарованные встали родные поля со жнивьем и уроки катехизиса.

Подготовив плуг для работы, я, как сумел, смастерил из кожаных ремешков упряжь. Кухарка поначалу крутила носом, но потом дала себя запрячь. Запустив лемех поглубже в паркет, я присвистнул, и кухарка потянула. Пахал я пока без семян, только чтобы на чужой стороне добраться до земли-матушки, взрыхлить все наново. А пахал я, отдаваясь этому делу и телом и душой. Отвалил первый пласт паркета, потом второй. И знаете что? Пуделек вдруг как прыгнет в борозду — задрал хвост, напружинился, начал тужиться так, что больно было смотреть, и тявкнул каким-то не своим, не собачьим голосом. Я было подумал, подыхает, но нет. Пуделек начал облегчаться прямо в борозду, совсем как лошади в родимой сторонке. А теперь внимание: из задницы у него поперло что-то блестящее.

Некоторое время мы сидели молча. С океана налетел ветер. Покружил возле Линкольн-центра, раскачал тяжелую железную урну, из какого-то окна даже брызнуло осколками стекол. И унесся в Верхний Манхэттен, а из «Фьорелло» высыпали пятеро официантов и давай поспешно складывать двенадцать огромных зонтов. Чернявый официант, прилизанный, с сережкой в ухе, подскочил к нам и стал уговаривать пройти внутрь, но ни я, ни Куба и не подумали сдвинуться с места. Официант, пожав плечами, вытащил из ведерка пустую бутылку «Шопена», деловито оглядел и, не спрашивая, поменял на новую.

— То есть пудель облегчился коллекцией Кейна, так получается?

Куба кивнул.

— Потому что сожрал потроха. Бог не дал в обиду католика. Чек-то, сами понимаете, мне пока не удалось обналичить.

Куба наполнил стаканы, и мы выпили, у него пошло гладко, а мне не повезло. Перестав кашлять, я перевел дух и вытер навернувшиеся слезы. Куба сказал:

— Кухарка хотела раскроить собачку пополам, но мне подумалось: времена смутные, лучше держать драгоценности в пудельке, а он понемногу будет их выдавать.

— Так что же вы намерены делать дальше?

Он задумался.

— Ну, после того как я вспахал и засеял, сперва подумывал, не открыть ли винный магазинчик в Грин-Пойнте или, может, поехать в Польшу и выставить свою кандидатуру в президенты. Но на кухаркин «лэптоп» пришел e-mail с предложением поработать ночным сторожем в Нью-Йорке. Так я, это, привел в порядок «роллс-ройс», приспособил к нему прицеп, загрузил плуг, кухарку, ребятишек и вот только что прикатил.

— А кем предложение подписано? — недоверчиво спросил я.

— А я знаю… вроде бы мэром.

— Бумага у вас с собой?

— Кухарка хранит в лифчике, я ее с детьми на парковке оставил, а сам загнал один камушек знакомому еврею с Тридцать четвертой улицы. Я у него как-то ремонт делал. Заплатил он мне по-божески. А еще один камушек я с ходу оправил, только тесноват перстенек, впивается. — Он покрутил перстень на толстом пальце — бриллиант радужно засверкал.

— Пан Куба, — сказал я, помолчав, — я тоже хочу рассказать вам свою историю.

Куба кивнул, я набрал в легкие воздуху, но тут началось. Ураганный ветер обрушился на нас со страшным гулом. Огромный зонт сорвало с подставки, закружило над Бродвеем, и он рухнул в самую гущу машин. Пустые столики и стулья заплясали по земле, сбились в беспорядочную кучу, и их подняло на воздух, а земля под ногами задрожала. Прямо на нас неслись четверо мотоциклистов в блестящих защитных шлемах.

Уцепившись за пожарный кран, я подумал, что это, наверно, то самое землетрясение, которым нас уже давно пугали, а потом — что так или иначе все это плохо кончится, поскольку ветер отрывал меня от крана и руки вряд ли долго бы выдержали. Тут надо мной пронеслись в воздухе два железных мусорных контейнера, овчарка в наморднике и шикарно одетая пара — похоже, представление в Метрополитен уже закончилось.

Откуда-то, видно там, где оборвало электросеть, бухнуло пламя. Краем глаза я увидел, как огромная стеклянная стена Метрополитен, в которую угодило контейнером, обрушилась, и парящие персонажи Шагала смешались с летящими в сторону Верхнего Манхэттена живыми людьми. Это конец, подумал я и закрыл глаза, но тут меня подхватили крепкие руки, и я почувствовал здоровый запах пота.

— Ничего не бойсь! — проорал мне в ухо Куба, перекрикивая ураган. — Со мной не пропадешь!

Боже мой, неужто это и есть последний праведник, пронеслось у меня в голове, и я покрепче за него ухватился.