– Doctor Dowey, hello! How are you! – генерал Митрохин, председатель КГБ, чуть не столкнулся с Майклом в парадной двери больницы.

Майкл пожал протянутую ему руку. Это была крепкая и дружеская рука.

– Спасибо, – ответил Майкл по-русски Митрохину. – Как поживаете?

Первый раз они встретились 8-го августа, когда Майкла привезли спасать Горячева. Второй – позавчера, здесь же, в коридоре Кремлевской больницы. И хотя они не сказали друг другу и десяти фраз, генерал Митрохин с первой минуты знакомства улыбается Майклу, как закадычному другу, и у них с самого начала возникла такая игра – генерал говорит по-английски, а Майкл отвечает по-русски.

– You are late today, I think, – Митрохин взглянул на свои ручные часы фирмы «Конкорд».

– Да, так получилось… – Майкл не нашелся, как объяснить свое опоздание, обычно он бывал у Горячева между 11 и 12 утра.

– O'key! If you are in harry – go! I don't want to hold you…

– Спасибо. Увидимся!

– О, sure! – Митрохин направился через больничный двор к Бюро пропусков и выходу на улицу, и Майкл невольно оглянулся ему вслед.

Лифт поднял Майкла на шестой, «горячевский» этаж. Здесь, при выходе из кабины, была еще одна (после Бюро пропусков) проверка документов. Как всегда, один из телохранителей Горячева, извинившись, быстро, но и тщательно прощупал карманы Майкла, провел ладонями у него под мышками и вдоль ног до самого паха. Затем, тоже как обычно, Майкл прошел в ординаторскую. Здесь лечащий врач Горячева доктор Зинаида Талица тут же подала ему «Лечебный журнал М.С. Горячева» с последними записями. Читая их, Майкл видел, что с Горячевым уже все в порядке, ему даже назначили короткие прогулки по больничному коридору. Значит, его вот-вот увезут куда-нибудь на дачу, где эти прогулки будут уже на свежем воздухе. Но как, как же остаться с ним наедине – без этой Талицы, телохранителей, медсестер?!

– Что-нибудь не так? – спросила Талица, заметив, что он читает журнал куда дольше, чем обычно. Зинаиде Талице было лет сорок пять, она была миловидна, хотя и несколько полновата и приходилась не то племянницей, не то внучкой какого-то русского академика. Впрочем, в Кремлевке все врачи кому-то кем-то приходились, без высоких рекомендаций и поручительства сюда не принимали на работу даже уборщиц.

– Нет. Все в порядке, спасибо… – Майкл поспешил закрыть журнал. – Просто… Я бы хотел… если можно, конечно… осмотреть больного. Насколько я понимаю, вы его скоро выпишите. Надеюсь, не на работу, а сначала – куда-нибудь на дачу, на воздух…

– Да, мы хотим отправить его за город. Если вы не возражаете, – в ее голосе была плохо скрытая насмешка.

– О, я только за! Я как раз хотел это сказать! Но именно поэтому я хотел бы его внимательно осмотреть и послушать легкие…

– При одном условии, – сказала Талица, но тут же поправилась: – То есть, конечно, вы можете осмотреть товарища Горячева без всяких условий. Но… Короче говоря, во время этого осмотра вы постараетесь уговорить его поехать на дачу не на два дня, а, как минимум, на две недели. Потому что нас он и слушать не хочет – рвется на работу. И ссылается на вашего бывшего президента Рейгана. Мол, Рейган после ранения прямо из госпиталя вернулся в Белый дом на работу. Так что попробуйте подействовать на Михаила Сергеевича своим американским авторитетом. А чтобы он не думал, что я это подстроила, я даже не буду присутствовать при вашем осмотре…

Что– то кольнуло Майкла на миг, какая-то тень удивления -только что эта встреча с Митрохиным, а теперь доктор Талица (сама!) предлагает ему остаться тэт-а-тэт с Горячевым! И именно сегодня! Но с другой стороны: если Горячев не доверяет русским врачам, то кто же, как не Майкл, может внушить Горячеву, что ему сейчас действительно нужен отдых и прогулки на чистом воздухе? А был ли Рейган всерьез работоспособен, когда врачи Вашингтонского госпиталя выписали его после ранения в Белый дом, – это и по сей день не очень ясно, некоторые журналисты утверждают обратное…

Талица провела Майкла по светлому и уставленному цветами больничному коридору и открыла дверь в палату Горячева. Горячев полулежал в кровати, читая «Правду» и поглядывая на большой телеэкран на противоположной стене палаты. Пачки газет с его портретами, букеты цветов и груды открыток и писем от «простых советских людей» были в палате повсюду: на тумбочке, на столике, на подоконнике, даже на полу. По телевизору транслировали митинг рабочих, которые, конечно, рассказывали о замечательных результатах горячевских реформ и желали «дорогому Михаилу Сергеевичу» долгих лет жизни и крепкого здоровья. «Убивать надо не Горячева, а всех, кто против него!» – без всяких церемоний заявил с трибуны какой-то рабочий…

Увидев вошедших, Горячев выключил звук телевизора, а Талица сказала:

– Михаил Сергеевич, доктор Доввей хочет осмотреть вас перед выпиской. Вы не возражаете, если я не буду при этом присутствовать? У меня есть кое-какие дела в ординаторской…

Горячев вздохнул с досадой и отложил «Правду» с крупным заголовком «ВПЕРЕД – КУРСОМ ГОРЯЧЕВА!».

– Меня сегодня уже три раза осматривали… – сказал он.

– Русские врачи! – с упором на слово «русские» сказала Талица. – А господин Доввей представляет передовую американскую науку.

– Ну и язва вы, Зина! – сказал Горячев, продолжая заинтересованно поглядывать на большой телеэкран. Там продолжался рабочий митинг. А когда за Талицей закрылась дверь, усмехнулся Майклу: – Не могут простить, что моя жена вызвала вас на операцию, никак не могут!

– Они прекрасные врачи, Михаил Сергеевич, – сказал Майкл, помогая Горячеву снять пижаму. Затем, освободив его грудь от пластырной наклейки, наклонился к нему и, делая вид, что рассматривает свежий, но хорошо заживающий хирургический шов, сказал негромко: – Я привез вам личное письмо от нашего Президента, сэр.

– Что? – изумленно переспросил Горячев.

– Этой ночью я видел в Вашингтоне нашего Президента и привез вам его письмо. Вот, – и Майкл подал Горячеву запечатaнный конверт.

Горячев вскрыл конверт, вытащил плотный, высшего качества лист бумаги – «стейшинари» Президента США и стал читать

"Не ссылаясь на источники, я осмелюсь поставить Вас в известность о том, что опубликованная Вами в «Правде» речь Н. Батурина представляет собой ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ отражение настроений, как минимум, 80% руководства Вашей партии, и эти 80% готовы к осуществлению самых радикальных действий, не исключающих и ту угрозу Вам лично, которая прозвучала в речи Н. Батурина. Я не сомневаюсь в том, что Вы, как опытный и мудрый политик, не дадите ввести себя в заблуждение той кампании восхваления Вашей личности, которая ведется сейчас на страницах советской печати и трезво оцените возможные последствия, логически вытекающие из существования столь широкой оппозиции. Поверьте, многоуважаемый господин Горячев, что передавая Вам эту информацию, я ни в коей мере не претендую на вмешательство во внутренние дела Вашей партии, но руководствуюсь целиком и полностью интересами двух наших стран и народов, желающих жить в мире и стабильности международных отношений. Я не сомневаюсь, что Вы именно так и расцениваете это письмо – как акт доверия и дружбы.