– Вообще-то, за идеологию партии отвечает Кольцов…

– Пока я спрашиваю тебя! – жестко прервал Горячев.

– Президент США не станет высасывать цифры из пальца!

– вдруг вмешалась Лариса, показывая, что она в курсе всех дел.

– Но если у него больше информации о нашей стране, чем у тебя, Паша, то… Ты сам понимаешь…

Митрохин повернулся к ней и улыбнулся с тем бесстрашием, какое может позволить себе только очень преданный слуга:

– То у меня есть два выхода, Лариса Максимовна, – сказал он. – Уступить свой кабинет американскому Президенту или…

– Выяснить, откуда он взял эту цифру,– снова жестко закончил за него Горячев, пресекая фамильярность.

– Я бы предпочел первый вариант. Но вряд ли моя зарплата устроит американского Президента… – горестно вздохнул Митрохин, еще пытаясь выжать у Горячевых улыбку. Но увидев, что это бесполезно, перестроился на деловой тон: – Извините, это шутка. Но у меня есть одна идея…

– Ну? – сказала Лариса нетерпеливо.

– Видите ли, здесь названа цифра оппозиции – 80,6 процентов членов партии. И на сегодня примерно столько же партийных организаций Сибири подхватили свердловскую инициативу…

Он умолк, и несколько мгновений Горячев и Митрохин молча смотрели друг другу в глаза.

– Конечно, это может быть только совпадением, – сказал Митрохин. – Остальные секретари обкомов еще просто не доехали до своих мест…

– Та-а-ак! Выходит, на воре шапка горит? – протянула Лариса. – Значит, что же – отменить демонстрацию?

– Это не все, Михаил Сергеевич, – продолжил Митрохин. – Самые трусливые из них – например, Родион Пехота в Иркутске – собираются угощать народ стопкой водки за ваше здоровье.

– Поэтому ты сказал насчет эксцессов? – прищурился Горячев.

– Совершенно верно.

– А мне нравится эта идея! – вдруг сказала Лариса и деловито прошлась по холлу, ее кегельные, как у молодой, ноги уверенно процокали каблучками по мраморному полу. – Пусть! Пусть кое-где народ даже побьет окна в горкомах партии! Чтобы все батуринцы и лигачевцы увидели: народ за Горячева!

– Ну, насчет окон – это можно организовать! – усмехнулся Митрохин.

Горячев оценивающе посмотрел ему в глаза.

– Да… Я тоже об этом подумал… – сказал Горячев негромко.

– Но… – он вздохнул с явным сожалением: – Нельзя допускать, чтобы народ поднимал руку на партию. Шуметь – пусть шумят перед обкомами и райкомами, это мне нравится. Но руку поднимать…

– Так ведь не на партию, Михаил Сергеевич, – усмехнулся Митрохин. – На оппозицию…

– Вот именно, Миша, – сказала Лариса.

– Но это же по телевизору все будет! – сказал ей Горячев. – Ты понимаешь? На весь мир: советский народ громит партийные комитеты. Нет… – он покачал головой.

– Жаль… – огорчилась Лариса.

– Ну, из тех мест, где будут небольшие эксцессы, мы можем телепередачи блокировать… – сказал Митрохин.

Горячев снова посмотрел ему в глаза. Затем отвернулся к окну.

– Подумать надо… Подумать… – произнес он после паузы.

– А каким образом ты это письмо раньше Миши прочел? – спросила Лариса у Митрохина, переводя разговор на другую тему. Она хорошо знала, что на мужа нельзя давить, но важно дать ему пищу для размышлений.

– Ну, Лариса Максимовна! Не мог же я пустить американца к Михаилу Сергеевичу, не проверив, что у него в карманах! – сказал Митрохин и прямо посмотрел на нее своими честными светлыми глазами.

Длинный черный „ЗИЛ" с правительственным флажком на носу стремительно миновал Триумфальные ворота и уже через минуту свернул на загородное, Рублевское шоссе. Впереди, на расстоянии трех метров, мчалась милицейская „Волга", на се крыше ежеминутно взвывала сирена и постоянно вращались цветные огни, освобождая дорогу кремлевскому кортежу. В лимузине сидел Борис Кольцов, за ним на двух черных кремлевских „Волгах" ехали трое заведующих секторами ЦК.

Лицо Кольцова было непроницаемо, хотя никто не мог сейчас его увидеть – шофер и телохранитель сидели впереди, за переборкой, а три цэкиста – сзади, в своих машинах. Вспоминая утреннее заседание Политбюро, Кольцов не мог успокоиться: если Горячев открыто заявил, что он против смертного приговора Батурину, то он уже от этого не отступит, и, значит, вся игра Кольцова с Ясногоровым насмарку! Но плевать на Ясногорова, дело не в нем! А в том, что Горячев – при всей его гениальности в закулисных интригах – не тянет в диктаторы. А только ледяной диктатурой можно сегодня остудить кипящий в стране котел. Что же делать? Сорок минут назад секретарь положил Кольцову на стол принятый с Гостевой дачи телекс – Приговор Партийного Трибунала по делу Батурина.

"Изучив доводы защиты и обвинения. Трибунал признал необходимым принять к сведению следующие обстоятельства:

а) традиция политического террора и физического уничтожения своих противников установилась в СССР с момента прихода нашей партии к власти;

б) тот факт, что Н. Батурин родился, воспитывался и сформировался, как коммунист, в семье и окружении потомственных коммунистов, создателей вышеназванной традиции, обусловило психологическую установку Н. Батурина на радикальное (физическое) пресечение деятельности своих политических противников;

в) отказ Президента съезда дать Батурину возможность выступить на съезде КПСС на основании того, что его выступление не было заранее согласовано с Президиумом. (См. документ № 26 – записку Н. Батурина в Президиум съезда и резолюцию на ней члена Президиума тов. Б. Кольцова).

В связи с вышеизложенным Трибунал ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. ОЦЕНИТЬ ПОКУШЕНИЕ КОММУНИСТА Н. БАТУРИНА НА ГЕНЕРАЛЬНОГО СЕКРЕТАРЯ КПСС ТОВ. ГОРЯЧЕВА КАК ТРАДИЦИОННЫЙ В ПРОШЛОМ, НО ПРЕДОСУДИТЕЛЬНЫЙ АКТ ПОЛИТИЧЕСКОЙ БОРЬБЫ И ПРИЗНАТЬ ВСЕ ФИЗИЧЕСКИЕ МЕРЫ РАСПРАВЫ С ПОЛИТИЧЕСКИМИ ОППОНЕНТАМИ АМОРАЛЬНЫМИ И КОМПРОМЕТИРУЮЩИМИ НАШУ ПАРТИЮ;

2. ИСКЛЮЧИТЬ Н. БАТУРИНА ИЗ КПСС;

3. ДЕЛО О НАНЕСЕНИИ ГРАЖДАНИНОМ Н. БАТУРИНЫМ УЩЕРБА ФИЗИЧЕСКОМУ ЗДОРОВЬЮ ГРАЖДАНИНА М. ГОРЯЧЕВА ПЕРЕДАТЬ В ГРАЖДАНСКИЙ СУД ОКТЯБРЬСКОГО РАЙОНА г. МОСКВЫ, ПО МЕСТУ ЖИТЕЛЬСТВА ПОТЕРПЕВШЕГО…"

Предупрежденные по радио, охранники Гостевой дачи распахнули ворота за десять секунд до появления кремлевского кортежа. Лимузин промчался через ворота в глубину соснового парка и остановился перед огромной двухэтажной дачей, на которой когда-то Брежнев принимал Киссинджера. За дачей был большой грибной лес и искусственное озеро с золотистыми карпами. С берега до середины озера лежала низкая эстакада-помост, чтобы Брежнев и его престарелые соратники могли рыбачить, не замочив своих подагрических ножек. А карпов в этом озере откармливали так старательно, что вода буквально кишела и мелкой, и крупной рыбкой, карпы прыгали над водой, а порой выскакивали прямо в ведра кремлевских рыбаков…