— Может быть, Бог на этот раз сделает исключение, — шепчу я.

— Ты сама прекрасно знаешь, что Бог не делает исключений, — говорит Мэйсон тихо. — Никто не может стать участником; никто не может покинуть проект. Если только…

Мне ясно, что он хочет сказать, заканчивать фразу не обязательно. Я решаю сменить тему.

— Когда вы вернетесь? — спрашиваю я.

— Ты не против, если мы будем следовать первоначальному плану? — спрашивает Мэйсон. — Вернемся вечером в понедельник?

— Хорошо.

— Давай я спрошу Маккинов, можно ли тебе остаться у них до утра, чтобы не быть одной?

— Это было бы здорово, — соглашаюсь я.

— Отлично, — говорит Мэйсон. — Так и сделаем. Только позвони мне завтра днем, хорошо?

— Обещаю.

— Да, Дэйзи, и еще кое-что, — говорит Мэйсон.

— Да? — бодро отзываюсь я.

— Если ты еще раз уедешь, прежде не спросив меня, я посажу тебя под замок до конца жизни.

Я радуюсь тому, что Одри отправляется спать в восемь часов вечера. Потом мне становится стыдно от того, что я, кажется, веду себя некрасиво. Когда Одри встает и с трагическим видом желает нам спокойной ночи, я чуть не подпрыгиваю в кресле от радости. Мы посмотрели первый за вечер фильм, и Одри уходит, как только начинаются титры. Когда она скрывается за дверью, мы с Мэттом вопросительно смотрим друг на друга, сидя на разных концах дивана.

— Давай сходим куда-нибудь? — спрашивает Мэтт. По его тону можно предположить, что он дожидался подходящего момента весь вечер. Мэтт одет в джинсы, на мне штаны для занятий йогой.

— Уже поздно, — протестую я, хотя в душе только о том и мечтаю, чтобы сходить куда-нибудь — вернее, куда угодно — с Мэттом.

— Не так уж и поздно, бабуля, — возражает Мэтт, поднимаясь с дивана и поглядывая на меня горящими глазами. — Скажу маме, что мы выйдем прогуляться. Ты пока одевайся, потом встретимся здесь, если ты, конечно, не собираешься идти в пижаме.

— Это не пижама, — поправляю его я. — Это стильная домашняя одежда.

— Значит, ты пойдешь гулять в стильной домашней одежде? — спрашивает Мэтт.

— Не думаю, — отвечаю я.

Мэтт отправляется на поиски матери, а я бегу в спальню для гостей — меня поселили там, а не в спальне Одри, чтобы я не мешала ей спать, — и быстро надеваю джинсы и легкий свитер поверх красной футболки. Потом снимаю свитер и красную футболку и надеваю лиловую футболку, с гофрированными нашивками. Я одолжила ее у Одри, и она, по ее словам, «очень мне идет». Я крашу губы, распускаю волосы, снова надеваю свитер и иду вниз встречаться с Мэттом.

— Привет, — говорит он.

— Привет, — отвечаю я.

— Отлично выглядишь, — замечает Мэтт, поворачиваясь к входной двери.

— Спасибо, — тихо говорю я, выходя вслед за ним на улицу, где стоит теплый осенний вечер.

Сажусь на пассажирское сиденье рядом с Мэттом. Запах в салоне после поездки из Канзас-Сити в Омаху кажется мне знакомым и приятным. Мэтт заводит двигатель и подключает свой айфон — который, возможно, на самом деле вовсе не его — к бортовой аудиосистеме. Музыка тут же начинает звучать на полную катушку, и Мэтт быстро убавляет звук. Я опускаю стекло, чтобы глотнуть свежего воздуха, и Мэтт следует моему примеру.

Когда мы съезжаем с бордюра, начинается моя любимая песня. Ветерок щекочет ноздри смесью запаха шампуня Мэтта и свежего аромата ранней осени, изо всех сил старающейся казаться поздним летом. Мне хочется сделать вдох и удерживать в легких этот чудный воздух сколько хватит сил. Я снова любуюсь профилем Мэтта, и он, очевидно, это замечает, так как улыбается, не отрывая глаз от дороги.

Все вокруг кажется мне таким прекрасным, что я, вспомнив Одри, думаю о том, что у нее, возможно, таких мгновений в жизни уже не будет.

Подумав об этом, я начинаю злиться на Мэйсона, хоть и понимаю, что он ни в чем не виноват.

Правила проекта придумал не он.

— О чем ты думаешь? — спрашивает Мэтт.

Мне снова хочется пойти против совести и, сделав все вопреки наказу Мэйсона, рассказать Мэтту о проекте, но потом я вспоминаю о том, каким тревожным стал в последнее время мой приемный отец, об ожидаемом вскоре возвращении Сидни и о том, что Бог почему-то решил провести тестирование раньше обычного. Происходит нечто странное, и разглашение наших секретов, скорее всего, лишь усугубит положение.

— Ни о чем, — отвечаю я Мэтту. — Просто мне нравится эта песня.

Мы въезжаем на автомобильную стоянку, и Мэтт выключает двигатель.

— Хорошо, что ты надела свитер, — говорит он. — В том месте, куда мы идем, может быть холодно.

— Я подготовилась.

Вспомнив о том, как я вышла из дома, зная, что ингалятор остался там, понимаю, что Мэйсон и Кэйси отнеслись бы к моему заявлению скептически, но сейчас на улице осень, и я, по крайней мере, одета по погоде.

— Пойдем, — зовет меня Мэтт.

Я, не задумываясь, беру его за руку, и мы вместе выходим со стоянки и пересекаем широкое шоссе. Углубившись в рощу, мы выходим на набережную, за которой открывается вид на водную гладь.

— Что это? — спрашиваю я, указывая пальцем на воду.

— Река Миссури, — объясняет Мэтт. — Нам на другую сторону.

Решив отбросить беспокойство по поводу такого большого количества воды, я, улыбнувшись, иду вслед за ним по направлению к переброшенному через реку пешеходному мосту. Даже в темноте можно без труда разглядеть торчащие из воды и устремленные вверх массивные столбы, которые поддерживают хитросплетение стальных тросов, удерживающих в воздухе стальное полотно подвесного моста. Взойдя на него, я вижу одновременно и огни города, оставшиеся позади, и звезды, сияющие на безоблачном небе. Зрелище невероятно красивое.

— Красиво, правда? — спрашивает Мэтт.

— Да! — соглашаюсь я с воодушевлением. — Спасибо, что привел меня сюда. Я никогда раньше не бывала в таких местах.

— Серьезно? — удивляется Мэтт. — Неужели там, где ты была раньше, нет рек? Как назывался тот город?

Какой из них, хочу спросить я, но сдерживаюсь.

— Фрозен-Хиллс, штат Мичиган.

— Там, должно быть, холодно.[3]

— Так и есть.

Мы по-прежнему держимся за руки. Я одновременно удивляюсь и радуюсь тому, что не испытываю ни малейшего неудобства от этой близости. Мы словно всю жизнь это делали. Ладони не потеют; никто из нас не мучается вопросом, не слишком ли сильно или, наоборот, слабо он сжимает руку другого. Такое впечатление, будто руки сами инстинктивно понимают, как им нужно быть вместе.