– Главное, не забывать про осторожность.

Она пробормотала что-то неразборчивое и на полной скорости направила автомобиль к Фанленду, проскочив мигающий красным сигнал светофора. Затормозила она так резко, что Чарли чуть не расшиб голову о приборную панель.

– Забери вещи, – распорядилась Мэг.

Она дала Чарли ключи, он открыл багажник и достал чемоданы, после чего подошел к окошку и вернул ей связку.

– Что ты задумала? – спросил он.

Мэг улыбнулась ему:

– От тачки нужно избавиться. Не переживай, я знаю уйму замечательных способов.

Машина взревела и умчалась, взвизгнув шинами по асфальту.

Чарли взял чемоданы.

Волоча их по лестнице к променаду, он гадал, сколько же они с Мэг отсутствовали. Скорее всего, очень долго. Наверняка все веселье уже закончилось.

Хотя как знать?

Иногда оно длилось целую вечность.

Он ускорил шаг.

Робин выползла из своего спального мешка. Утро было серым и туманным. Дрожа от холода, она уселась на мешок. Порывшись в рюкзаке, достала свежее белье и носки, синие джинсы и рубашку с обрезанными рукавами. Окинула взглядом верхушки окружающих ее лагерь дюн, никого не заметила и подумала, что если даже кто и есть поблизости, вряд ли ему удастся ее увидеть.

Одним быстрым движением она вытащила небольшую стопку купюр из трусиков, которые были на ней, и сунула их в передний карман джинсов. Потом сняла трусики с футболкой и переоделась в то, что достала из рюкзака.

Затем она подняла ветровку, которую использовала в качестве подушки. Прямо под ней лежал нож. Когда она надела ветровку, дрожь утихла.

Нож она сунула в боковой карман рюкзака.

Затем обулась в свои походные ботинки. Они холодили ноги даже сквозь носки, ну да ничего, скоро прогреются.

Она встала и поднялась по песчаному склону. Отсюда прекрасно просматривались голые дюны и плоская песчаная коса, уходящая в океан. В сером небе, перекликаясь, кружили чайки. Какой-то мужчина бежал вдоль берега, рядом трусил черный лабрадор. На пляже неподалеку от Фанленда какой-то чудак охотился за сокровищами с помощью металлоискателя. Еще дальше собрались кружком несколько серферов в мокрых костюмах; их товарищи в воде седлали волны, или лежали животом на своих досках, подгребая руками, или выходили из воды, волоча ноги; казалось, они готовы дневать и ночевать на пляже.

Она отвлеклась от серферов, заметив, что кто-то спускается по главной лестнице с променада. Девушка в белой рубашке и красных шортах, помахивающая сумочкой. Она находилась довольно далеко.

По той же самой лестнице вчера спускалась на пляж сама Робин; она была поражена, что так далеко забралась.

Мальчишка возле билетной кассы всерьез напугал ее. Он и дружки, которых он дожидался. Наверняка это были те самые троллеры. Кто еще устроит здесь сходку в столь поздний час?

Робин посмотрела в другую сторону.

Она тогда только и думала, как бы оказаться от этого парня подальше. Футах в сорока – пятидесяти впереди высился сетчатый забор, обозначавший границу общественного пляжа. За ним, на изрядном расстоянии от берега, стоял чей-то дом.

Сейчас наступило время прилива, и волны достигали края забора. Ночью, когда прилива не было, Робин могла бы спокойно обойти этот забор, даже не замочив ног, и обустроиться за ним, но она всегда забиралась на чужую территорию с огромной неохотой.

Ничего, местечко в дюнах тоже отличное, подумала она.

Подростки так и не нашли меня.

Если, конечно, вообще пытались.

– А это что еще за прекрасная незнакомка?

Робин обернулась на голос. На гребне дюны, сразу за местом ее ночлега, стоял мужчина. Бомж. Пожилой и тучный, в грязной одежде, с узловатым посохом в руке. При мысли о том, как долго он мог за ней следить, она содрогнулась. Неужели он подглядывал, как она переодевалась?

– Профессор Е. А. Поппинсак, – представился он, снимая шляпу – выцветший коричневый котелок. За ленту на тулье были заправлены красные перья, торчащие по бокам, точно крылышки Меркурия. Мужчина был лыс, зато обладал густыми усами, лихо закрученными на концах. Одет в грязную куртку из оленьей кожи с бахромой, трепещущей на ветру, и клетчатые штаны, которые уместнее смотрелись бы на игроке в гольф, чем пляжном бомже. – Доброго утра, дорогуша. Позволите составить вам компанию за чашечкой чая?

Робин покачала головой.

– Простите, – сказала она, – но у меня ничего нет.

– О, зато у меня все есть. Надеюсь, вы не станете отказываться? Усядемся, и грустные сказанья припомним мы о смерти королей…[10]

Не дожидаясь ответа, мужчина спустился с холма, высоко подняв посох.

Странная птица, подумала Робин. Но ей понравились веселые искорки в его глазах, и вообще дядечка выглядел вполне безобидным. В своем наряде он чем-то напоминал эдакого знахаря, путешествующего из города в город и продающего чудодейственные эликсиры.

Заинтригованная, Робин последовала за ним через дюны. Его лагерь располагался прямо позади нее, на площадке в сорок или пятьдесят футов, окруженной песчаными наносами.

– Добро пожаловать в мои хоромы, – молвил Поппинсак и указал на лежащий рядом спальный мешок. Робин уселась на него, а старик поставил кастрюлю на газовую горелку, предварительно добавив в нее воды из фляжки.

– Да я смотрю, у вас тут есть все удобства, – сказала Робин.

– Притом нет такой мерзости, как ипотеки, налоги, страховки и счета за коммунальные услуги. Бог дал, Поппинсак взял. – Он достал из кармана пальто чайные пакетики, выключил горелку и закинул пакетики в кастрюлю.

– Итак, как же тебя зовут? Пак или Пип?

– Робин.

– О, Робин. Робин, птичка-невеличка без единого яичка. И без петушка. Хотя это, при желании, вполне можно исправить.

Это высказывание повергло ее в шок. Возможно, этот чудак не так уж и безобиден.

– И урожденный висельник порою все ж избегает петли. Слова. Слова – вот страсть Поппинсака. Музыка разума. Двадцать шесть букв[11] – бесчисленное множество миров…

– Я пишу стихи, – сказала Робин, немного расслабившись. – Песни.

Его глаза загорелись:

– Бард?! – Он хлопнул себя по коленям, отчего из его клетчатых штанов в разные стороны полетела пыль. – Мы родственные души. Спой мне песню.

Робин улыбнулась и пожала плечами: