Мальчик наморщил лоб:

— А что? Она — дурная женщина?

— Я потом расскажу тебе, — еще не придумав объяснения, сказала Елена Павловна. — А пока просто делай, пожалуйста, как я говорю, хорошо? Даже если папа позовет тебя, не ходи, предварительно не сообщив мне.

— Даже папа? — удивился Саша. — Ладно… А что случилось?

Она порывисто прижала его:

— Ничего. И я не позволю случиться ничему плохому. Я — твоя мама, и пока я рядом с тобой, ничего дурного не произойдет. Главное, слушайся меня.

— Хорошо, — озабоченно отозвался мальчик. — Я буду играть в своей комнате. Ну, я пошел?

Проводив его взглядом, Елена Павловна сжала виски, в которых пульсировала боль. Кто бы мог подумать, что возмездие нагрянет именно в этот день? Когда в доме столько гостей… Варя все рассчитала безупречно: графиня Петровская не позволит себе публично выгнать будущую приму Миланской оперы. Это был бы такой скандал, оправиться от которого невозможно…

— Что же делать? — произнесла она вслух и поморщилась, услышав, как жалобно прозвучал ее голос.

Графине хотелось ощутить свою силу и убежденность в своей правоте, но их не было. Только темное отчаяние и слабость, от которой подташнивало и подкашивались нога. Будто они каким-то образом поменялись местами с той Варей десятилетней давности, и теперь Елену мучил токсикоз и угнетала безнадежность.

— Нет, все вовсе не безнадежно, — шептала она, нервно расхаживая по светлому холлу перед залом для домашних концертов. — Пока ничего не произошло. И, Бог даст, ничего и не случится… Может, она просто хотела взглянуть на Сашу? Трудно отказаться от такого, если находишься в одном городе с ним, и можешь увидеть…

Опять зазвучали аплодисменты, и Елена Павловна замерла, ожидая, что гости сейчас начнут выходить. Но Варя снова запела, на этот раз романс Глинки, который Елена Павловна и сама пыталась исполнять. Конечно, у нее это выходило не столь блестяще… Но Владимир Иванович всегда говорил, что любит ее пение. Неужели и это было ложью?!

И словно для того, чтобы ответить на мучивший ее вопрос, из зала торопливо вышел граф. Его лицо было искажено, в глазах ей почудилось отчаяние. Приблизившись к жене, Владимир Иванович порывисто обнял ее, и они оба затихли, выжидая.

Елена Павловна не выдержала первой:

— Ты тоже узнал ее?

— Это поразительно, — выдохнул он. — Спустя столько лет увидеть ее, услышать…

— Ты снова очарован ею… — Графине захотелось оттолкнуть мужа и броситься бежать прочь, но силы оставили ее.

— Очарован? — переспросил Владимир. — Нет. Что ты! Я перепуган до смерти!

Она откинула голову, с надеждой заглянула ему в глаза:

— Это правда?

— А разве может быть иначе? Она ведь явилась разрушить нашу жизнь! Иначе — зачем?

— Но ты… Может, она рассчитывает вернуть тебя? А вместе с тобой и Сашеньку… Такое не приходило тебе в голову?

Граф задумался, поглаживая плечо жены:

— Может, ты и права. Хотя… через столько лет? Неужели она может до сих пор питать ко мне какие-то чувства?

— Почему бы и нет? Своего старого мужа она вряд ли любила… Мне очень неприятно даже предполагать такое, но вполне может статься, что она все эти годы хранила в сердце любовь к тебе. И желание отомстить мне.

Испуганно дернувшись, Владимир Иванович встревоженно произнес:

— Я никому не позволю обидеть тебя, так и знай. Ты — моя жена, и я люблю тебя больше жизни…

«Больше жизни», — повторила про себя Елена Павловна, и ей захотелось закрыть глаза, чтобы никто не мешал упиваться своим счастьем. Это были именно те слова, которые она сама только что мысленно произносила, когда думала о нем. Неужели все ее страхи оказались пустыми, надуманными? И вся их жизнь была именно тем, чем ей и представлялась?

Она благодарно обняла мужа за шею:

— Боже, как я счастлива! Как мне нужно было это услышать…

Чуть отстранив ее, Владимир с недоумением вгляделся в лицо жены:

— Господи, Елена! Неужели у тебя имелись хоть малейшие сомнения на этот счет?

— Ну… нет, что ты! Я никогда не позволяла себе усомниться в твоем благородстве. Ведь ты самый лучший, самый красивый… — Она покрыла быстрыми поцелуями его родное лицо. — Вместе мы справимся с ее притязаниями, верно? Мы же не отдадим ей нашего мальчика?

— Даже речи не может быть, — категорически заявил граф.

Сжав руку жены, Владимир Иванович прошелся с ней вдоль окон, рассеянно разглядывая морозные узоры на стеклах. Его пальцы привычно скользили по ее коже, поглаживали. Елене Павловне вдруг отчетливо представилось, как они оба станут старичками, совсем бессильными, и единственной плотской радостью для них останутся такие вот поглаживания. Она с нежностью пожала его руку.

— Нужно, чтобы при Саше постоянно кто-то находился, — сказал граф. — Не думаю, что она пойдет на преступление, но лучше предостеречься, правда? Знаешь, артистические натуры обычно достаточно неуравновешенные, взбалмошные… Мало ли, что ей придет в голову?

— А может, ей просто хотелось увидеть Сашу? — робко предположила Елена Павловна.

— В таком случае после концерта она должна уехать из нашего дома, чтобы не появляться здесь никогда, — твердо произнес Владимир. И вдруг добавил совсем другим тоном: — Как она изменилась за эти годы! Если бы не голос, я ни за что не узнал бы в ней прежнюю Варю Иванину…

У Елены Павловны сжалось сердце. Она подумала: «А если бы Варя была все так же красива и молода? Если б ее тело оставалось таким же гибким и стройным, которого ты так хотел когда-то… В этом случае ты не требовал бы столь настойчиво, чтобы она убралась из нашей жизни?»

Но выпытывать это у мужа она не стала. Зачем наводить его на ненужные мысли? Необходимо поддержать намерение Владимира избавиться от Вари любым способом, чтобы она не смущала больше их счастья. И графиня снова заговорила о том, что одинаково тревожило обоих:

— Неужели можно настолько одержимо любить ребенка, которого ты никогда даже не видела, чтобы пытаться его украсть? Нет, я не верю в это! Наверное, наше беспокойство беспочвенно. — Остановившись, она задумчиво произнесла: — А что, если поговорить с ней начистоту? Спросить напрямик, зачем она опять возникла в нашей жизни? Ведь что-то было у нее на уме? Какой коварный план мщения она вынашивала все эти годы?..

Граф поморщился:

— Не преувеличивай, Элен. Ты готова приписать ей все смертные грехи!

— Тогда что она делает здесь, если так чиста и непорочна, как ты думаешь?

— Я вовсе не думаю этого.

У Елены Павловны едва не вырвалось: «Ты и не можешь этого думать! Кто лучше тебя знает, как испорчена эта женщина? Порочна до мозга костей. Чего хорошего можно ожидать от той, кто, еще будучи ребенком, соблазнила женатого мужчину? Сама ведь призналась, что это была только ее инициатива, граф не пытался ее совратить. Да еще и забеременела от него! Надеялась связать его этим по рукам и ногам? Не вышло. Мы тогда оказались сильнее».