— Нет.

— Я подумал, что у вас было ружье, потому что вы боитесь брата.

— Я охотилась, — ответила Эвелин и посмотрела ему в глаза.

Йона подумал: в девушке есть что-то странное, нечто, чего он пока не может понять. Это не что-то обычное — вина, гнев или ненависть. Скорее некое чудовищное сопротивление. Он не должен поддаваться. С таким мощным защитным барьером комиссару сталкиваться еще не приходилось.

— На зайцев? — спросил он.

— Да.

— И как охота?

— Не особенно.

— А какой у зайчатины вкус?

— Сладковатый.

Йона вспомнил, как она стояла на холодном воздухе перед домом. Комиссар пытался представить себе, как все было.

Эрик Барк забрал ее ружье. Он нес его в руке, ружье было разломлено. Эвелин щурилась от солнца, глядя на Эрика. Высокая и стройная, с соломенно-русыми волосами, собранными в высокий тугой хвост. Серебристый стеганый жилет, вытертые джинсы с низким поясом, влажные кроссовки, сосны у нее за спиной, мох на земле, кусты брусники и растоптанный мухомор.

Внезапно комиссар понял, что не так в словах Эвелин. Ему уже приходило в голову, что где-то кроется несоответствие, но он отбросил эту мысль. Теперь несоответствие обозначилось яснее. Когда он беседовал с Эвелин в теткином доме, она неподвижно сидела на диване, зажав руки между колен. На полу у ее ног лежала фотография в мухоморной рамке. На фотографии была младшая сестра Эвелин. Она сидела между родителями, и солнечный свет отражался в ее больших очках.

На фотографии сестре года четыре, может быть, пять, подумал Йона. То есть фотография сделана не больше года назад.

Эвелин утверждает, что Юсеф не был в домике много лет, но во время сеанса мальчик описал эту фотографию.

Конечно, таких фотографий могло быть несколько, и не исключено, что две из них оказались в одинаковых рамках с мухоморным рисунком. Возможно даже, что одна и та же фотография бывала и в квартире, и в теткином доме. А может быть, Юсеф наведывался в теткин дом тайком от Эвелин.

Но, сказал себе комиссар, это может быть и несоответствием в рассказе Эвелин. Такая возможность тоже существует.

— Эвелин, — начал Йона, — я все думаю над тем, что вы рассказали час назад.

В дверь комнаты для допросов постучали. Эвелин испуганно напряглась. Йона поднялся и открыл. За дверью стоял главный прокурор Йенс Сванейельм. Прокурор вызвал Йону в коридор и объявил:

— Я ее отпускаю. Это все ерунда, у нас ничего нет. Незаконный допрос ее пятнадцатилетнего брата, который намекнул, что она…

Йенс замолчал, встретившись взглядом с Йоной.

— Ты что-то выяснил? — спросил он. — Или нет?

— Не имеет значения.

— Она врет?

— Не знаю, может быть…

Йенс в задумчивости потер подбородок.

— Дай ей бутерброд и чашку чая, — сказал он наконец. — У тебя есть час. Потом я решу, задерживать ее или нет.

— Не уверен, что это к чему-нибудь приведет.

— Но ты же попробуешь?

Йона поставил перед Эвелин бумажную тарелку, на которой были пластиковый стаканчик с английским чаем и бутерброд, сел на стул и сказал:

— Вы, наверное, проголодались.

— Спасибо, — ответила она и на мгновение повеселела.

Рука у нее дрожала, когда она ела бутерброд, собирая со стола крошки.

— Эвелин, в доме вашей тетки есть фотография в рамке, похожей на гриб.

Эвелин кивнула:

— Тетя купила ее в Море — думала, что она будет хорошо смотреться в доме, и…

Она замолчала, дуя на чай.

— У вас есть еще такие рамки?

— Нет, — улыбнулась девушка.

— Фотография всегда была в доме?

— К чему вы это? — спросила она слабым голосом.

— Ни к чему. Просто Юсеф рассказывал об этой фотографии. Значит, он ее видел. Вот я и подумал — может, вы что-то забыли?

— Ничего не забыла.

— Тогда это все. — Комиссар поднялся.

— Вы уходите?

— Эвелин, я на вас рассчитываю, — серьезно сказал Йона.

— Наверняка все думают, что я замешана.

— А это не так?

Она покачала головой.

— Не так, — сказал Йона.

Девушка торопливо вытерла слезы со щек и прерывающимся голосом проговорила:

— Один раз Юсеф приезжал в этот дом. Взял такси и привез мне торт.

— На ваш день рождения?

— На свой… Это у него был день рождения.

— Когда это было?

— Первого ноября.

— Почти месяц назад. И что произошло?

— Ничего. Он застал меня врасплох.

— Не предупредил, что приедет?

— Мы с ним не общались.

— Почему так?

— Mнe надо было побыть одной.

— Кто знал, что вы живете в теткином доме?

— Никто, кроме Сораба, это мой парень… Хотя у нас с ним все кончено, мы теперь просто друзья, но он мне помогает, говорит всем, что я живу у него, отвечает, когда звонит мама…

— Почему?

— Мне надо было пожить спокойно.

— Юсеф приезжал еще когда-нибудь?

— Нет.

— Эвелин, это очень важно.

— Он больше не приезжал.

— Почему вы солгали мне об этом?

— Не знаю, — прошептала она.

— В чем еще вы меня обманули?

Среда, девятое декабря, вторая половина дня

Эрик прошел между ярко освещенных витрин и оказался в ювелирном отделе универмага «Нордиска Компаниет». Женщина в черном тихо разговаривала с покупателем. Она открыла коробочку и выложила на покрытое бархатом блюдо несколько украшений. Эрик остановился у витрины и стал рассматривать ожерелье от Георга Йенсена. Тяжелые, гладко отполированные треугольники образовывали длинный венок. Чистое серебро сверкало, словно платина. Эрик представил, как красиво ожерелье будет лежать на тонкой шее Симоне, и решил купить его жене в подарок на Рождество.

Когда продавщица завернула украшение в темно-красную гладкую бумагу, в кармане у Эрика зажужжал телефон. Резонатором послужила коробочка с дикарем и попугаем. Эрик достал телефон и нажал кнопку ответа, не глядя на номер на дисплее:

— Эрик Мария Барк.

Что-то странно хрустнуло, и как бы издалека послышалась рождественская песенка.

— Алло? — повторил он.