То, что Алексей страдал редкой «викторианской болезнью» – гемофилией, а двойника с таким недугом отыскать не удалось, особого значения не имело. Главным была общая – очень тщательная! – подготовка детей и воспитание их для того, чтобы они смогли как можно правдивей сыграть свои роли.

И они их играли! В ситуациях, когда невозможно было избежать присутствия императорской семьи на публике, но при этом реально существовала опасность террористического акта, на сцену выходили Филатовы. После начала войны в ставке в Могилеве появлялась то подлинная царская семья, то туда приезжали двойники, и подмены пока никто не замечал.

Однако на счастье, ни одного покушения больше совершено не было. Возможно, на убийц отрезвляюще действовала царская охрана. Но у Бойцова не раз появлялись подозрения, что заговорщиков кто-то информирует о том, что подлинные члены императорской семьи могут быть заменены дублерами. С Бойцовым работало всего несколько сотрудников, и это были полностью проверенные люди, он не мог не доверять им. Его беспокойство было основано большей частью на интуиции, а не на фактах, и все же он не мог избавиться от тревоги.

Впрочем, один ненадежный человек все же был обнаружен. Звали его Алексей Степанович Бородаев. Он вместе с Бойцовым начинал работу с Филатовыми, но потом провалил одно дело, другое и был уволен в отставку – разумеется, дав подписку о неразглашении государственной тайны. Секретность сохранялась строжайшая, однако, конечно же, какие-то сведения все же просачивались в публику. Во время отдыха в Крыму, или на Кавказе, или на Балтийском побережье Филатовы никогда не появлялись вместе, чтобы не производить потрясающего впечатления своим сходством с семьей государя, и тщательно гримировались. При малейшем интересе к себе, при малейшем подозрении на то, что их узнали, они немедленно уезжали.

Лето 1916 года Филатовы проводили в Териоках, в любую минуту готовясь отправиться в военную ставку, в Могилев, чтобы заменить там царскую семью: тринадцатилетний Алексей чувствовал себя очень плохо, а без него появление на публике было немыслимо. Народ хотел видеть наследника бодрым и здоровым.

На беду, заболел и Сережа Филатов – двойник цесаревича Алексея…

Филатовых везде сопровождал собственный врач – такой же секретный сотрудник Отдельного корпуса жандармов, как и Бойцов. Фамилия его была Гадлевский. Сначала Бойцов хотел сделать дублером лейб-медика Евгения Боткина своего друга Дмитрия Ильича Башилова, которому полностью доверял. Однако Башилов сам часто болел, ему было трудно постоянно сопровождать двойников во время их перемещений. Эту должность доверили Гадлевскому, ну а во время приездов Филатовых в Териоки он отдыхал, и его место занимал почти постоянно живший там Башилов.

Вера Савельевна Башилова была в курсе тайных дел мужа, однако от Анатолия все держали в секрете: Дмитрий Ильич считал сына не слишком-то серьезным человеком. Правда, он надеялся, что во время неожиданного приезда Анатолия в Териоки не случится ничего особенного. Однако после того, что произошло, Дмитрий Ильич был вынужден открыть ему тайну Филатовых, но только для того, чтобы взять с него клятву: тайну эту он не откроет никогда и никому.

Анатолий поклялся отцу в этом – и слово свое сдержал.

Никто в Элизабет-кранкенхаузе не знал, что все-таки делать со странной пациенткой. Наконец ее настойчивое желание сохранить инкогнито заставило врачей предположить, что у нее некая душевная болезнь, которую можно было бы назвать sacramentummania или sacramentumfilia[52].

После того как фотографии «фройляйн Унбекант» в течение некоторого времени напрасно украшали стены полицейских участков Веймарской республики, руководство Элизабет-кранкенхауза, совершенно отчаявшись проникнуть в тайну ее заболевания, приняло решение перевести неизвестную девушку в Дальдорф. Так обычно называли Государственный институт здравоохранения и опеки, расположенный в районе Виттенау на северо-западе Берлина. Эта больница была гораздо больше Элизабет-кранкенхауза, но главное, там работали лучшие специалисты по нервным и душевным заболеваниям.

Врачи в Дальдорфе отнюдь не пришли в восторг при встрече с новой пациенткой. Она точно так же не желала вступать с ними в разговоры, как не желала разговаривать с врачами Элизабет-кранкенхауза, и ее замкнутое молчание было воспринято как проявление высокомерия, тем более что она имела обыкновение частенько вздергивать голову и смотреть на окружающих как бы свысока, хотя и была гораздо ниже их ростом.

Врачи подвергли ее обычному профессиональному допросу: слышит ли она странные голоса? Видит ли некие картины? Короче говоря, бывают ли у нее галлюцинации?

Пациентка ответила с иронией:

– О, я уверена, что вы в этом деле преуспели гораздо больше, чем я, доктор.

Доктор Винике, проводивший первое обследование, потом возмущенно рассказывал коллегам:

– Она ясно дала понять, что считает сумасшедшим меня!

«Фройляйн Унбекант» не отрицала, что пыталась совершить самоубийство, но не пожелала объяснить, почему это сделала. В конце концов ей поставили предварительный диагноз «психическое заболевание депрессивного типа» и отправили в отделение Б, где находились еще четырнадцать других пациентов, которые считались не склонными к проявлению агрессии и не представляли опасности ни для персонала, ни для больных. Некоторые из них даже дружили между собой. Однако «фройляйн Унбекант» держалась от всех в стороне, отмалчивалась и по-прежнему ничего не говорила о себе.

Пациенты Дальдорфа должны были трудиться на пользу лечебницы: мыть посуду, убирать в палатах и в парке, чинить белье. Но «фройляйн Унбекант» ничего подобного почти никогда не желала делать, а если начинала, то вскоре бросала с выражением крайнего отвращения к любой черной работе, и демонстративно, с укоряющим выражением, рассматривала свои испачканные, мокрые и «испорченные», как она говорила, руки.

Однако медицинские и государственные порядки все же требовали установления ее личности. Были приглашены эксперты – прежде всего, знатоки различных языков. Они сочли, что произношение «фройляйн Унбекант» имеет некоторые признаки славянского акцента. Девушка была представлена нескольким польским семействам, которые ранее заявляли о своих пропавших родственниках, но это тоже не дало результата.

Неопределенное положение начало всех раздражать, и именно в это время на службу в Дальдорф была принята медицинская сестра Теа Малиновская. В число ее обязанностей входило приносить пациентам библиотечные книги и журналы.

А надо сказать, что «фройляйн Унбекант» очень любила читать. Теа Малиновская доставляла ей иллюстрированные журналы и газеты – их «фройляйн Унбекант» просматривала с огромным интересом, причем не только немецкие, но и французские и английские. Она также свободно читала книги на иностранных языках, и когда однажды Малиновская – по заданию доктора Винике, который не терял надежды установить личность пациентки, – принесла ей газету «Руль» – самую читаемую и популярную газету среди русских эмигрантов – «фройляйн Унбекант» охотно взяла ее и долго водила глазами по строчкам.