–  Тем хуже для них, – сказал я. – Но ты, кажется, уже не хочешь к нему идти. Ты же сам мне сказал, чтобы я тебя расстрелял. Так было дело?

–  Мне стыдно. Я Пехлевана подвел.

–  Я тебе еще раз говорю, что ты его подвел только потому, что он – плохой командир. Не научил своих бойцов.

–  Сегодня днем эти бойцы заставили отступить отряд подполковника. Несколько человек убили, нескольких ранили. Ничего не умеющие бойцы… – Илдар откровенно радовался.

–  Да. Двоих убили, двоих ранили. Легко ранили. Но подполковник тоже плохой командир. Мне кажется, он потому и вытащил меня из СИЗО, что ему в отряде нужен человек, который умеет воевать. А иначе я и сейчас бы по милости твоего Пехлевана оставался в камере. И по твоей милости тоже… Вообще-то я мог бы и без Лагуна убежать. Но когда организация побега идет снаружи, получается лучше. Однако дело не в этом. Дело в том, что Пехлеван не научил тебя, а я обучен. И ты просто не мог мне противостоять. За что я тебя прощаю. С любым моим солдатом такой номер не прошел бы. А с тобой прошел.

Я отвлек его в сторону, расслабляя, а потом снова, причем резко, усиливая давление и силой голоса, и интонацией, вернулся к прежнему разговору. Беседа в таком тоне чем-то сродни рукопашной схватке. Там тоже требуется отвлечь противника, а потом нанести удар или хотя бы озадачить его перед нанесением основного удара. Кто не привык к тому, что перебивают темп и логику, хоть в схватке, хоть в разговоре, теряет нить в оценке ситуации. А тот, кто эту нить держит в руках, и владеет положением, и имеет возможность повернуть его так, как ему надо.

–  Так ты идешь к Пехлевану?

–  Я же сказал, что пойду домой. Когда все успокоится, забудется, пойду к Пехлевану, если позовет. Не позовет – могу и дома жить. Мне по горам бегать уже надоело.

–  Хорошо. Тогда скажи мне, как найти Пехлевана.

–  Я не предатель.

–  О предательстве речь не идет. Речь сейчас может идти только о том, чтобы ты передал Пехлевану мое желание с ним встретиться. А если он просто встретиться не желает, я могу его и на бой вызвать. Кулаки у него раза в два потяжелее моих будут. Не думаю, что он испугается. Ты же говоришь, что он настоящий мужчина.

–  Он вообще ничего не боится. – Илдар, кажется, даже гордился своим командиром.

–  Одного он точно боится. Это я знаю.

–  Чего?

–  Он боится деньги потерять. Или драгоценности, которые вы украли. Много он тебе заплатил за работу?

Илдар откровенно растерялся. Я даже подумал, что Пехлеван вообще ничего не заплатил своим сообщникам. Оказалось, что я ошибся, и очень крупно.

–  Ты что, не знаешь?

–  А что я должен знать?

–  В сейфе, который мы из дома вывезли… Там всего двенадцать тысяч рублей было.

Я даже хохотнул от удовольствия. Причем хохотнул вполне искренне.

–  Какой наивняк! Крупно же вас Пехлеван надул.

–  Как так? – не понял Илдар.

–  Если бы в сейфе ничего не было, Шахмардан Саламович не стал бы писать мне письмо в Интернете с обещанием держать мою долю до освобождения. Он пообещал, если ты не знаешь, оплатить мои услуги долей из награбленного. И вообще, действия обманутого, поддавшегося на военную хитрость противника человека трудно назвать услугой. Но он показал свое благородство и написал в Интернете, что готов со мной поделиться. Я ему верю и хочу потребовать свою долю. Мужчина дал слово, значит, должен за него отвечать.

Теперь хохотнул Илдар.

–  Он может тебе и пятьдесят процентов выплатить. Если хорошо попросишь, Пехлеван может даже на сто процентов согласиться. С двенадцати тысяч. Шесть тысяч рублей тебя устроит? Или все двенадцать хочешь? Тогда проси, требуй…

Честно говоря, от такого поворота слегка растерялся уже я – хотя, разумеется, и не собирался получить с главаря какую-то долю. Более того, намеревался забрать у Пехлевана все и вернуть если уж не владельцу, то хотя бы его наследникам. Жена убитого, как я слышал, вместе с детьми уехала за границу, а в доме и на хозяйстве, которое состоит из нескольких ювелирных магазинов, распоряжается брат убитого. Ему бы и вернул…

* * *

Долго молчать – значило бы показать Илдару свою растерянность. А этого делать было нельзя ни в коем случае. Поэтому я снова хохотнул, чувствуя, что это получилось наигранно.

–  Надул… Он всех надул… Я не думал, что он такой хитрый… А зачем, скажи, Пехлеван выкрал продавщицу из магазина?

–  Хотел у нее узнать, где ювелир хранил драгоценности. Она была доверенным лицом хозяина, без него всем в магазине распоряжалась. Но она ничего не сказала. Даже удивилась, когда узнала, что сейф пуст.

–  А на какую сумму там должно было быть драгоценностей?

Илдар, кажется, понимающе улыбнулся. Впрочем, понимание при свете звезд уловить трудно. И я мог принять за него даже кривую усмешку циничного человека. Хотя мне он циничным совсем не показался.

–  По оптовой цене ювелир заплатил шестьдесят шесть миллионов рублей. С чем-то там… По розничной цене это в два раза больше. Если продавать с рук, миллионов на семьдесят пять могло потянуть. Так Пехлеван говорил.

–  Сколько он тебе обещал?

–  Он хотел забрать себе четверть, остальное распределить между всеми.

–  А он жадный, – сказал я с усмешкой. – Даже пираты делили по-другому. Там главарь получал десять процентов, остальное делилось между остальными. Это старый закон пиратского братства.

–  Пехлеван не пират. Он много на мечеть жертвует. И вдовам помогает. И бедным. Его и любят за то, что он не жадный.

–  Он помогает за ваш счет, – подвел я итог. – Ладно. Жена ювелира уехала. Она могла знать?

–  Могла, – согласился Илдар. – Но никто не знает, куда она уехала. Прячется… А если прячется, значит, что-то знает. Пехлеван пробует узнать, куда она могла уехать.

–  За границу, – просто сказал я.

–  Слишком просто.

Илдар размышлял вполне здраво. Видимо, полученные удары не сильно отразились на его умственных способностях. Я уже много раз обращал внимание на то, что горцы, хотя малообразованны и не отягчены интеллектом, все же могут размышлять весьма разумно и просчитывать варианты тогда, когда этого от них не ждешь. Видимо, здесь сказывается природная хитрость.

–  Это официальная версия. Мне так следователь сказал.

–  Кто сейчас верит официальным версиям? – усмехнулся Илдар. – Верить им – то же самое, что верить официальным результатам выборов. Что выгодно сказать, то в официальной версии и излагают. Пехлеван считает, что, пока следствие не закончено и дело не закрыто, никто жену ювелира за границу не выпустит. Она же свидетель. А сейчас у вашей власти есть право прятать свидетелей.