— Меня мама отпустила! — негодующе выпалила она, когда я повел ее прочь от зловонной кровавой комнаты.

— Правда? Это она молодец! — весело ответил я, стараясь сгладить конфликтный момент. И хотел добавить еще что-то в том же духе, но маленький свободолюбивый человек неожиданно рванулся всем телом и бросился назад по коридору, прямо к открытой секционной. Толком не успев ничего сообразить, кинулся за ней. «Не, не успею, — пронеслось у меня в голове в такт звонкому детскому топоту. Между девчонкой и проемом двери оставалось меньше метра. — Вот черт!» — мысленно проорал я, вытягивая к ней руку, но было поздно.

Поймать вольное дитя я не успел. И не известно, чем бы все это закончилось, но. Мой ангел-хранитель. или ее ангел. нет, наверное, все-таки они оба, спасли ситуацию. Такине повернув голову в сторону «мясного цеха», малышка бросилась дальше по коридору, задорно взвизгнув. А спустя пару секунд была подхвачена на руки доктором Савельевым, удачно выходящим из своего кабинета.

— Все, попалась, красавица! — протянул он баритоном, улыбаясь и косясь на меня недобрым взглядом. — Откуда у нас тут такое чудо? И как звать? — говорил он, бережно унося брыкающуюся девчонку прочь от секционной зоны. — Куда ж у нас взрослые-то смотрят?

— Я Оксанка, и мама мне — раз-ре-ши-ла! — по слогам отчеканила она, надувшись на Савельева. — Значит, мне можно бегать, как вы не понимаете?! — не унимался ребенок, требуя свободы перемещения, обещанного родительницей.

Облегченно вздохнув, я смотрел им вслед, позабыв, куда шел. «Пронесло, слава богу!» — пробубнил я, возвращаясь в грязный вонючий секционный мирок.

Окинув взглядом кафельное пространство, с ужасом представил, что замечаю ребенка только тогда, когда он уже стоит перед стальными столами. Наскоро перекрестившись, вытянул из коробки новую пару перчаток. «Оксанка хоронит кого-то из родни, вместе со своей семьей. Только они все у автобуса курят, а дите по моргу носится! А мамаша-то ведь и не узнает, поди, как это было опасно», — подумал я, снаряжая иголку тонкой прочной нитью.

Но я ошибся. После того как Владимир Владимирович сдал Оксанку на руки непутевой мамаше, словно сказочный дядя Степа, он не поленился и дословно объяснил семейству, где именно была отловлена их наследница. Мамаша испуганно схватила беглянку за руку и начала было ругать ее. Но та, свято уверенная в своей правоте, возмущенно гнула свою линию. «Ты, мамулечка, мне сама разрешила тут погулять! А теперь ругаешь? — возражала она, нажимая на каждое слово. — Нельзя детей обманывать, вот что! — обиженно закончила она, выставив взрослых главными виновниками происшествия. А те, не найдя в себе сил на бытовую педагогику и не желая вступать в полемику с Оксанкой, попросту попросили дитя помолчать.

Спустя пару недель после этого случая похоронные будни Царства мертвых свели меня с другим российским гражданином, не имеющим паспорта. Ближе к полудню в череде выдач случилась пауза, и мы с Вовкой Старостиным вышли на крыльцо служебного входа, где нас ждала заслуженная передышка.

Июньское солнце старательно грело серый монолит больничных стен, будто старалось наверстать упущенные пасмурные зимние дни. Скрытные городские птицы были с ним заодно, заполняя двор морга неуместным веселым чириканьем. Эта бесхитростная летняя благость была выше людской суеты, слепо взирая на всех нас с высоты миллионов лет. Само человечество, так гордящееся своей значимостью, было с трудом различимо в бесконечном океане времени, теряясь в пене очередной волны. Просто крошечный эпизод, затерянный в мириадах таких солнечных дней. В нем разом умещаются наши пещерные предки, тени потерянных цивилизаций, мучительное и прекрасное Средневековье, жестокость просвещенных столетий и хрупкое, мнимое благополучие космической эпохи, где стремительный прогресс соседствует с примитивным голодом. Есть там и Финишный проезд с четвертой клиникой, заставленный катафалками двор мертвецкой, крыльцо служебного входа, на котором двое — в темно-грифельных хирургических пижамах.

И Федор Алексеевич, в оранжевом комбинезоне, с копной непослушных курчавых волос и массивными очками на переносице, тоже там есть. Он стоит рядом со своим внушительным мощным грузовиком, припаркованным в углу двора. Я заметил его, когда Вовка стал обстоятельно, по всем правилам раскуривать толстую короткую сигару, будто бы сидя за благородным сукном карточного стола в уютном столичном салоне лет этак сто пятьдесят назад.

— Что это у нас грузовик во дворе делает? — серьезно спросил я у Старостина, с явным удовольствием пускающего душистые клубы дыма.

— Какой грузовик? — удивленно отозвался он, окинув взглядом территорию морга.

— Раллийный вроде. Из Парижа в Даккар на таких обычно ездят.

— А, этот, — улыбнулся напарник, увидев мальчугана с радиопультом в руках. — Пит-стоп у него, наверное.

— Не иначе, — согласился я. — У нас таких игрушек не было. Сколько водиле, как думаешь?

— Максимум пять, — со знанием дела ответил Вовка, отец троих детей. — Только он не водила. Водилы вон стоят, — кивнул он на шоферов катафалков, покуривающих за разговором у ступеней закрытого траурного зала, где шло отпевание. — Этот, судя по тачке, гонщик.

— Да, и комбез у него соответствующий. Шлема только не хватает.

— И без шлема круто. Мне б в пять лет такой грузовик да на пульте — умом бы рехнулся, ей-богу. У меня «КамАЗ» был, красный, пластмассовый, — добавил Старостин, засунув в рот сигару.

— А у меня «КрАЗ», железный. Здоровый такой, даже двери открывались, — сказал я, заглянув в детство. — Да только недолго, я его быстро уделал.

— Ругали? — коротко поинтересовался Вовка, смакуя кубинское курево.

— Не, не особо. Но сделали выводы.

— Танк, что ли, подарили?

— Почти. Бульдозер, литой, как банковский слиток. Я ему даже имя дал — Тракторишка. Такой ломать бесполезно, только если сразу потерять. И танк у меня еще до «КрАЗа» был. Но пластмассовый, на батарейках. Мы его с приятелем за пару дней приговорили.

Тем временем парнишка, важно поправив очки, взялся за пульт, оживив синюю машину. Совершенно не обращая внимания на окружающих, он двинул грузовой раллийный болид вперед, громко озвучивая рев его воображаемого двигателя. Игрушка быстро покатилась через двор прямо к служебному входу, то и дело чуть притормаживая, чтобы подождать хозяина.

— Что-то я родителей с ним не вижу, — сказал Вовка, оглядываясь по сторонам.

— Может, на отпевании? — предположил я. В ответ Старостин лишь с сомнением покачал головой.

Синий спортивный грузовик в спонсорских наклейках въехал под навес траурного зала. Лихо развернувшись рядом со стоящим там катафалком, он немного сдал назад, встав с ним вровень. Довольный проделанным маневром, мальчишка шмыгнул носом и, посмотрев на нас с Вовкой, по-мужски, конкретно сказал:

— Чур, я следущай, замазано.

— Замазано, — улыбаясь, кивнул я ему. — Не, Вов, он все-таки водила.