Его внезапное «вы» действует на меня отрезвляющее. Поворачиваю голову, чтобы проверить, действительно ли Черный тиран превратился в рыцаря, и сходу как на бетонную стену, налетаю на пристальный взгляд Дениса. На минуту даже кажется, что это был хитрый расчет, попытка устроить шторм в моем внутреннем море покоя, чтобы снова прижать меня к стене и «осчастливить» очередными признанием. На этот раз Денис сидит там же, где и сидел. Ни намека на попытку сократить расстояние между нами. Но если бы взглядом можно было линчевать, я бы уже давно была идеально очищенной морковью.

- Как бы я не ценил и не уважал вашего отца, в следующий раз, когда вам захочется поставить мне ультиматум, пожалуйста, имейте ввиду, что всех других сотрудников, кто произносил слово «увольнение», я выгонял взашей ровно через пять минут. И вы войдете в историю моего штата как единственный человек, который удостоился второго шанса.

Господи, в следующий раз, когда я подумаю, что у этого человека есть сердце, напомни мне, пожалуйста, этот день.

Я складываю руки на коленях, нарочно изображая прилежную ученицу, и спокойно - надеюсь, так же спокойно как и в моем воображении - говорю:

- Я завтра же напишу заявление на ваше имя, Денис Александрович. Не считаю себя достойной носить почетные лавры тай самой, удостоившейся.

Он так крепко сжимает челюсти, что от одного вида вздувшихся на щеках желваков у меня случается болезненный приступ оскомины. Даже готова поверить, что из этой машины живой мне уже не выйти, и чихать Денису на все последствия.

Но он снова меня удивляет.

Потому что очень медленно, как-то почти по кошачьи, растягивает только что напряженные губы в хитрую улыбку. И молчит.

В такой гробовой тишине мы приезжаем к гостинице, из которой нужно забрать англичан, и я испытываю дикое облегчение, потому что остальную часть пути до ресторана в салоне кроме нас с Ван дер Мейером сидят еще двое мужчин: один примерно возраста моего отца, другой - ровесник Дениса. Я поддерживаю разговор, перевожу Денису шутки, большую часть которых людям нашего менталитета понять просто не суждено, но он вежливо смеется и даже отшучивается в ответ. Пока в какой-то момент я не ловлю его на том, что он начинает реагировать на какую-то очередную английскую байку, даже не дождавшись моего перевода.

Хорошо, что в тот момент мы как раз добираемся до ресторана - и англичане первыми выходят на улицу. Денис протягивает руку, чтобы помочь мне выйти, но я нарочно игнорирую ее, правда, чуть не растянувшись прямо у его ног, потому что в спешке слишком неуклюже ставлю ногу, забыв о надетых по случаю «шпильках».

В последнюю секунду, пока ситуацию еще можно спасти, инстинктивно хватаюсь за первое, что окажется под рукой - отворот пиджака Ван дер Мейера.

Денис мгновенно перехватывает меня за талию. У него крупные узкие ладони с немного узловатыми пальцами, как у всех не брезгующих спортзалом мужчин. Всего одно прикосновение, но он как будто держит меня всю, и совсем не поверх платья, но где-то гораздо интимнее, словно успел невидимым образом просочиться прямо под кожу, зацепиться за нервы, которые именно сейчас перебирает словно струны.

Мне тяжело дышать, потому что мы снова слишком близко, потому что на улице пахнет первыми вечерними заморозками, а мое пальто осталось в машине, и я замерзаю за считанные секунды.

Взгляд Дениса опускается по моему лицу до линии подбородка, ниже, стекает почти физическим горячим ощущением па шее, как будто на самом деле все это он проделывает рукой.

Я прикусываю губы, когда понимаю, что от холодного воздуха мои соски напряглись - и тонкий лифчик совершенно не в состоянии этого скрыть, как и тонкая ткань платья. А взгляд Дениса уже именно там, и все это, как бы я ни старалась, бессовестно выставлено напоказ, словно десерт в витрине кондитерской.

Ван дер Мейер прикусывает губу, его ладонь чуть сильнее продавливает мою поясницу, и я невольно подаюсь вперед, пока пространства между нами не остается до неприличия мало.

- Что ты там говорила насчет заявления, Одуван? - очень хрипло, как будто успел простыть, спрашивает Денис, делая шаг вперед.

Теперь мы грудь к груди, и когда от трения о чувствительные горошины я непроизвольно всхлипываю, он резко сглатывает.

- Никуда ты от меня не денешься, поняла? - цинично и жестко, как будто…

Господи, как будто срывает с меня одежду, разводит ноги, делает такие грубые вещи, от которых я краснею уже сейчас, хоть все это происходит лишь в моей ненормальной больной фантазии.

- Скажи, что я не один это чувствую, Одуван. - Денис прижимается лбом к моему лбу, хоть из-за нашей разницы в росте ему приходится нагнуться почти как для поцелуя. Горячее дыхание с нотами сладкого табака покалывает кожу моих губ, обещает что-то настолько греховное и запретное, что даже я, совсем не набожный человек, хочу помолиться за спасение собственной души. - Скажи, что тоже дуреешь.

- Нет, - неловко вру я, но его одержимость снова взяла надо мной верх, и я уже сама задираю лицо навстречу его рту, ловлю дыхание жадными глотками, потому что это единственное, что я могу взять, не переступив черту и не тронув запретный плод. - Нет, вы мне...

- Денис?! - слышу возмущенный женский голос, и мы, словно от удара топором, раскалываемся на две части того, что мгновение назад, казалось, сцепилось намертво, навечно.

В паре шагов от нас, за спиной Дениса, стоит его жена.

Что-то подобное я видела в страшном сне. И это настолько реально, что первые секунды я отчаянно кусаю себя за нижнюю губу, надеясь, что боль разбудит меня и я, как раньше, проснусь в своей постели абсолютно одна.

Во сне все тоже очень хорошо начиналось: Денис, его руки, его жесткие прикосновения, от которых я самым бесстыжим образом «плыла», мои попытки сопротивляться, подавленные его напором и животной харизмой, пара шагов... и жена на заднем фоне, от одного вида которой меня скручивал ледяной страх.

Именно поэтому я вопреки голосу разума, подсказывающему не дергаться и не давать повода думать, что нас застукали на «горячем», слишком резко шарахаюсь от Дениса как раз в тот момент, когда его жена подходит на расстояние вытянутой руки.

Она смотрит на меня так... словно застукала голой в собственной постели уже после того, как все случилось. И с шипящим свистом прямо мне в лицо:

- Ах ты маленькая…

- Рот закрой! - рявкает Денис, не давая Инне закончить фразу.

От резкого звука его голоса я непроизвольно трусливо втягиваю голову в плечи, пытаюсь отодвинуться подальше, но не успеваю, потому что если на кого-то и подействовал его окрик, то точно не на жену. Пока я только пытаюсь понять, как все это произошло, Инна прорывается вперед.

Я не понимаю, почему в глазах вдруг темнеет .

Почему на языке становится солоно и рот наполняется вкусом крови.

Не понимаю, почему начинаю сползать по гладкому боку машины. Только краешком сознания оцениваю руку, которая удерживает меня от падения: это рука Дениса.