Настя крепко спала, похрапывая.

Оксана достала из-под подушки миниатюрную, величиной с ладонь, иконку, поставила ее у своей подушки и, опустившись на колени, принялась молиться. Затем извлекла из-под матраса «Медицинский справочник», открыла на букву «д», нашла статью «ДИАБЕТ» и прочла ее. Дочитав, загнула лист, сунула иконку и справочник на место, выключила свет и заснула.

А Настя, перестав храпеть, открыла глаза, убедилась, что Оксана спит, и осторожно извлекла из-под ее подушки ту же иконку. Поставила ее у своего изголовья и стала неуверенно креститься — сначала справа налево, потом слева направо. Засомневалась и растормошила Оксану.

Оксана открыла глаза.

— Ты чё?

— А як крестятся? — шепотом спросила Настя. — Слева направо чи справа налево?

40

— Вы же хозяин газеты! Неужели вы не можете напечатать наше письмо? У вас что, цензура?

Жены и дети моряков «Антея» стояли в кабинете хозяина городской газеты «Морской путь».

— У нас нет цензуры, — ответил им 35-летний очкарик — субтильный и холеный. — Но вы кому написали? — Он поднял со стола лист бумаги и прочел: — «Уважаемый господин король Швеции! Ваше Величество! Обращаются к Вам жены российских моряков шведского судна „Антей“. Наши мужья уже месяц томятся в плену у сомалийских пиратов, а переговоры об их освобождении намеренно затягиваются вашим шведским судовладельцем…» — Очкарик поднял глаза на жен моряков. — Но нашу газету не читает король Швеции!

— Ничего! — сказала жена электромеханика. — Вы напечатайте! Мы ему пошлем, и он прочтет!

— По-русски? — усмехнулся очкарик.

— Не важно! — сказала жена моториста. — Ему переведут.

Очкарик стал серьезным:

— Вам нужно писать в Европарламент.

— Уже писали, — усмехнулась жена электромеханика. — И в Европарламент, и в ЮНЕСКО, и даже в ООН!

— Толку-то! — сказала жена моториста.

— Дядя, у тебя папа есть? — вдруг спросила шестилетняя конопатая Катя.

— Есть, конечно, — ответил очкарик.

— Катя! — одернула дочку ее мать.

Но Катя сказала ему в упор:

— А тогда ты зачем нам лапшу на уши вешаешь?

41

Под недоумевающими взглядами охранников Оксана выгребла из кухонных морозильников, рефрижераторов и кладовых все, что там было. И стала рыться в грудах пакетов и пачек замороженных бобовых супов, брокколи, картошки и прочих продуктов.

— Шо ты шукаеш? — спросила Настя.

— Гречку и овощи, — не прекращая рыться, сказала Оксана.

— У нас нэма. Навищо тоби?

— Были, я видела.

Настя кинула взгляд на сомалийцев:

— Так воны усе съели.

— Вот, овощи нашла…

Действительно, на дне рефрижератора она обнаружила несколько пакетов замороженных овощей, примерзших ко льду и покрытых ледяной коркой. И пока Настя и Лысый Раис — теперь совместно — готовили макароны, тушенные с козлятиной, Оксана отдельно, в небольшом чугунке тушила овощи.

— Я прочла, — говорила она Насте, — Ефимычу нельзя углеводы, а нужно гречку и овощи. Неужели у нас гречки нет? У тебя же были заначки.

— Так ить звери отымут… — осторожно сказала Настя.

— Дай. У меня не отнимут.

Выждав, когда Лысый отвернулся, Настя сунула руку под плиту, в один из глубоких ящиков с посудой, и достала килограммовый пакет с гречкой.

— Для сэбэ трымала. У мэнэ бабка жареной гречей уси хворобы лечила.

— Как это жареной? Гречку варят.

— Уси варят, а ты пожарь и спробуй.

Оксана открыла пакет, высыпала в сковородку.

Лысый, повернувшись, заметил это и подошел к Оксане.

— What is it? Russian rice?[6]

— Yes, рашен рис, — подтвердила Оксана. — Грязный, для бедных. Dirty, for poor people. Try. Попробуй.

Лысый попробовал, но непрожаренная гречка была еще жесткой и твердой, он даже сплюнул.

— No… I am not poor!

Тем временем наверху, в штурманском отсеке ходовой рубки Казин, явно похудевший и осунувшийся, вел очередной врачебный осмотр — сначала сомалийцам, потом своей команде. Стоя в двери ходовой рубки в очереди на медосмотр, старпом, глядя на капитана, сказал в затылок старшему механику:

— Откладывать нельзя. Посмотри на него…

— Я вижу, — сказал механик. — Завтра в обед — годится?

И когда под надзором Махмуда Казин стал слушать старшего механика стетоскопом, стармех доложил:

— Они с утра обжираются своей наркотой, а в обед — рожками с козлятиной. И кемарят…

— Дыши! Глубже! — приказал Казин. — Оружие есть?

— Есть. Трубы нарезаны, всё готово.

— Хорошо. Передай всем: завтра в обед мы их вырубаем. Следующий!

Следующей была Оксана с котелком жареной гречи.

— Что это? — удивился Казин.

Махмуд, прекратив жевать свой кат, смотрел на них испытующе.

— Это гречка, папа. Грызите, папа.

Махмуд, услышав слово «папа», успокоенно задвигал челюстями и стал набирать длинный номер на спутниковом телефоне. А Казин попробовал поджаренную гречку и с удивлением констатировал:

— А вкусно…

— Папа, еще я в справочнике прочла — вам движение нужно, зарядка.

Казин улыбнулся:

— Хорошо, дочка, слушаюсь…

— Шо цэ вона йому дала? — спросил боцман у Насти, стоя с ней в общей очереди на медосмотр.

— Та гречу… — ответила Настя.

Боцман удивился:

— Гречу? А дэ узяла?

— А я дала, со своей заначки.

Боцман глянул на нее непонимающе.

— Так шо ж я, некрещеная? — ответила Настя. — Чоловик можэ вмерты.

Между тем у Махмуда в телефоне были сплошные длинные гудки, и он показал Казину на трубку:

— Видишь? Этот британский шакал Стивенсон! Он мне не отвечает! Я уже опустился до тридцати миллионов, а он теперь не отвечает!

И Махмуд, в сердцах бросив Лысому Раису пару слов по-сомалийский, скомандовал юному Рауну следовать за ним. Вдвоем они по боковому трапу спустились на нижнюю палубу, а с нее — в свой пришвартованный к судну фибергласовый катер.

Стоя в ходовой рубке, капитан и старпом сначала услышали, как взревел ямаховский мотор, а потом и увидели, как катер с Махмудом и Рауном отошел от «Антея» и на полной скорости понесся в сторону берега.