Погруженная в мысли о теплом душе, я моментально выхватила из шкафа халат и скинула шубу прямо на пол. С намерением почистить и повесить ее потом на лоджию. Пусть там очухается от алкоголя. Как в вытрезвителе. В этот момент в двери спальни показалась светлая головушка дочери. Да что ж за дети такие невыносимые!

– О-го… – протянула Алена. – Ты что, в таком виде ехала домой? А…

Продолжение повисло в воздухе. С помощью Наташки дочь влетела в комнату, шлепнулась на мою шубу и умолкла.

– Ну вот и правильно, – умилилась подруга, погладив ее по голове. – Не приставай к маме. А ты, мама, халатик-то накинь на себя, накинь… Так и знала, что тебе помощь пригодится, едва успела раздеться… Значит так, Ленусик, мама у вас теперь стреляный воробей. Мы заезжали в наш «Перекресток», решили заранее прикупить шампанского к Новому году, мне попалась некачественно упакованная бутылка. А бутылке случайно попалась Ирина Александровна. Такой выстрел был – не поверишь, весь ассортимент молочных продуктов смыло.

– Он же в противоположной от спиртных напитков стороне…

– А сдетонировало! Знаешь, что такое цепная реакция? Твоя мамочка головкой вместе с содержимым подмокла и с цепи сорвалась. Давай натягивать шубу прямо на мокрый свитер!

– Она что, в магазине шубу снимала?

– Н-не совсем. Она у нее, как кавказская бурка, на плечах висела. Жарко было… Кстати, фирменный свитер остался у администрации универсама. Выстирают и принесут. Еще вопросы есть? Впрочем, какие вопросы! У меня собака голодная. Заодно своих мужичков покормлю…

Наташка исчезла так же неожиданно, как и появилась. Но на обратном пути прихватила с собой Анастас Ивановича, испугав ее скоропостижно начавшимся у меня гриппом и плохой сопротивляемостью организма Степана Ивановича любой заразе. Уже по дороге узнала, что визит соседки был вызван необходимостью обсудить возможные последствия странного сна, приснившегося ей прошлой ночью.

Благоухающая чистотой и хорошим настроением от сознания того, что нахожусь дома, я наворачивала за обе щеки приготовленный сыном ужин – весьма вкусный суп-пюре из странного, на мой взгляд, набора продуктов: предварительно обжаренных овощей, бекона и креветок, заправленных бульоном из кубика и пакетом сливок. Славка монотонно делился впечатлениями от поездки в деревню. Ко мне с расспросами не приставали, если не считать одного вопроса Алены – по поводу самочувствия Людмилы Степановны. Услышав, что она спокойненько лежит в больничной палате, полностью изолированная от посетителей, дочь обрадовалась. Удивил сын, тем же монотонным голосом сообщивший, что четыре существа женского пола, объединенные общим паническим страхом, легко позволили себя одурачить. Не могли догадаться как следует осмотреть все помещение загородного дома на предмет поиска динамиков передающих голос бабули, записанный во время ее болезни. А уж если сами не решились – попросили бы специалиста – Лешку. Сомневаться не приходится, Алена уже все доложила братику.

– А мы и попросим! – вызывающе заявила я. – Просто решили не лезть в это дело, пока милиция с убийством разбирается.

– Одно другому не мешает. А как же природное любопытство? Я уже переговорил с Лешкой, он завтра во второй половине дня свободен.

– Завтра невозможно. С утра – работа… Впрочем, меня оттуда скоро выгонят. А потом похороны. – Аленкины ресницы испуганно метнулись вверх. – На двенадцать назначена кремация Эдуарда Вениаминовича Угрюмцева. Надо поддержать Марину. Это просьба Людмилы Станиславовны. Не знаю, как потом дело пойдет. Может, придется и на поминки ехать. Наверняка только к вечеру освободимся. Слав, будь другом, договорись с Лешиком на пятницу.

– Буду другом, – комично развел руками Славка. – Это все же лучше, чем быть тебе родной матерью.

Мы с Натальей опаздывали – слишком долго приобретали венок. Вернее, ждали изготовления нестандартной надписи на траурной ленте. Центр был капитально забит. «Ставрида» со скоростью черепахи переползала от одной пробки к другой. К тому моменту, когда терпение окончательно иссякло, а Наталья озверела, дорога неожиданно стала свободной. В результате к крематорию мы прибыли на полчаса раньше установленного срока. И смогли понаблюдать за происходящим. Появились две машины. Из джипа вылез мужчина в одежде, что называется «с иголочки», и в одиночестве, он решительно направился в здание крематория. Из второй – «Пежо» цвета мокрого асфальта, металлик, выходить никто не торопился. Количество сидящих в салоне людей из-за тонированных стекол определению не поддавалось. Через десять минут прибыл автобус. Мы решили с выходом для соболезнований повременить, – уяснить ход событий. А они стали развиваться совершенно непонятно. Из автобуса на привезенные катафалки выдвинули сразу два гроба.

– С чего бы это Эдьке, царствие ему небесное, – перекрестилась Наташка, и я за ней следом, – раздваиваться? Хотя… В синем гробу, наверное, он сам со своими грехами, а в розовом – его добродетели и нереализованные при жизни добрые намерения. Надо же, какой тяжелый! Синий легче пошел.

– Это не наши похороны! – догадалась я. И оказалась права: сбегав на разведку, выяснила, что хоронят двух пожилых супругов, умерших, как в сказке, в один день. Только причина не романтическая – перед смертью повеселились от души с помощью двух бутылок водки. Света не было – отключили за неуплату, зажгли лучину…

– Ясно! – прервала меня Наташка: – «Ты гори, гори, моя лучина, догорю с тобой и я…» А вот этот автобус наверняка наш! – Мы как по команде повернули головы и проследили за въезжающим в ворота автобусом. – Теперь бы Маринку ни с кем не перепутать. Давай еще подождем, пока она четко обозначится. И не забыть бы вытащить венок.

Из автобуса вышло двенадцать человек. Первыми – три молодые девушки в ажурных траурных платках, затем четверо разновозрастных мужчин без головных уборов и в темных костюмах. Они-то и помогли спуститься еще пятерым женщинам разной степени молодости. Две из них были одеты в изящные норковые шубки, широкополые черные шляпы и невольно приковывали к себе взгляды. Еще двух – самых старших по возрасту женщин в шерстяных черных платках и зимних драповых пальто темных оттенков буквально вытащили на руках. Очевидно, им было плохо. Последней вышла ничем особо не выделяющаяся, кроме сверкающего из-под кожаного пальто белого халата, маленькая худенькая женщина с несколько растрепавшимися черными вьющимися волосами. Влада почему-то не было.

Момент погрузки дорогого лакированного гроба на катафалк мы прозевали. Вздохнув и пожелав друг другу держать себя в руках, вылезли из машины и с траурным венком, на котором алела шелковая лента с надписью: «Дорогому Эдику от бывшей жены и ее друзей», направились к похоронной процессии.

Нас скорбно приветствовали те, кто был в состоянии обратить внимание на наше появление. Также скорбно мы ответили на приветствие. Затем всеобщая скорбь уступила место удивлению. Присутствующие с недоумением изучали надпись на нашем венке. Одна из молодых девиц решительно подошла к нам и поинтересовалась, кто мы такие и какого черта заявились на похороны? У Эдуарда Вениаминовича была только одна жена – мать Марины. Всякие шалавы вместе со своими друзьями могут не беспокоиться!..