Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На какой-то момент я оказался в ее власти, чудо еще, что она меня не пришила. Снова ударила: я еле успел руку поднять, только хотел прикрыться, как почувствовал ужасный удар, в голове прямо зазвенело, и мне показалось, что хлынула кровь. Не знаю, как мне удалось, просто, наверно, инстинкт какой-то был, я извернулся и ударил ногами, и она упала, прямо чуть не на меня, и я услышал, как топор звякнул о камень.
Я дотянулся до топора и выдернул его у нее из рук и отшвырнул подальше на газон, а потом схватил ее за руки, чтоб она пластырь со рта не сорвала, ей-то только этого и надо было. Ну, пришлось опять с ней бороться, только недолго, она, видно, поняла, что смысла нет, был у нее шанс, да она его упустила, и прекратила борьбу, и я втащил ее в дверь и вниз, в подвал. Грубо с ней обошелся, я ведь плохо себя чувствовал и кровь текла по лицу. Втолкнул ее в комнату, но прежде, чем дверь закрыл и засовы задвинул, она на меня странно так взглянула. Я не стал ей руки развязывать и пластырь снимать, не хотел. Подумал, пусть потерпит, это будет ей хороший урок.
Ну, пошел наверх, промыл рану. Чуть без сознания не грохнулся, когда в зеркале себя увидел, все лицо было в крови. Ну, все-таки мне здорово повезло, топор был не больно острый, он только скользнул по коже, и рана страшная была только на вид, края рваные, но совсем не глубокая. Прижал к ране полотняную тряпочку и долго сидел так. Ну, я в тот вечер прямо сам себе удивлялся: я и не думал никогда, что так спокойно вид крови могу переносить.
Чего говорить, конечно, я из-за всего этого огорчился. И если бы не чувствовал себя немножко ослабевшим после всего, не знаю, что бы я с ней сделал. Просто это была чуть не последняя капля, которая переполнила чашу, как говорится, и мне всякие такие мысли стали в голову приходить. Не знаю, что бы я с ней сделал, если б она так же себя и дальше вела. Ну, теперь-то уж чего об этом говорить.
На следующее утро голова у меня все еще болела, и, когда я пошел вниз, я решил, покажу ей, где раки зимуют, если она опять будет фордыбачить. Ну, когда я вошел, я чуть не помер от удивления, потому что она что сделала, она сразу встала и спрашивает, как, мол, голова. Ну, я сразу понял по ее тону, она старается вести себя по-другому. По-доброму.
К счастью, пока не помер, говорю.
Она была очень бледная. И серьезная такая. Руки мне протянула. Пластырь-то она отклеила, но, видно, всю ночь провела со связанными руками, шнур был тугой. (И не раздевалась, в халате была, как вчера.) Я развязал ей руки.
— Дайте я посмотрю, как ваша рана.
Я сделал шаг назад. Она меня здорово напугала.
— У меня же нет ничего в руках. Вы промыли рану?
Да.
— Продезинфицировали?
Все нормально.
Ну, тут она пошла и взяла с полки пузырек с Деттолом, смочила вату и вернулась.
Ну а теперь вы что задумали? — говорю.
— Хочу смазать. Сядьте. Ну сядьте же.
Как-то так она говорила, я сразу понял, что у нее ничего дурного на уме. Странно, только иногда сразу было видно, что она не врет, не умеет.
Она сняла с раны повязку, сначала пластырь, потом бинт, очень осторожно, я почувствовал, как у нее дрогнули руки, когда она все это увидела, не очень-то это было приятно видеть, но промыла все так осторожно, не больно совсем, и снова наложила повязку.
Премного благодарен, говорю.
— Мне очень жаль, что так случилось. Что я так поступила… И я хочу поблагодарить вас за то, что вы не постарались отплатить мне… Вы были бы вправе это сделать.
Не так-то легко было удержаться, так вы себя повели.
— Я не хочу об этом говорить. Просто прошу меня извинить.
Я принимаю ваши извинения.
— Благодарю вас.
Все это было сказано как-то официально, она отвернулась и принялась за свой завтрак, а я остался ждать в наружном подвале. Когда я постучался в дверь, чтоб узнать, можно ли забрать поднос с посудой, она уже переоделась и кровать была застелена как следует; я спросил, может, ей чего надо, она сказала «нет». Только добавила, что мне нужно для себя купить трикрезоловую мазь, и отдала мне поднос, и губы у нее как-то дрогнули, то ли улыбнулась, то ли — нет. Ну конечно, ничего особенного, но все опять здорово изменилось. Я даже подумал про голову, что, мол, стоило того. И был по-настоящему счастлив. В то утро мне показалось, что вроде снова солнце светит.
* * *
Два или три дня прошло, а все было как-то ни то ни се. Она почти не разговаривала со мной, но не злилась и вовсе не старалась меня оборвать. А потом как-то после завтрака пригласила меня посидеть, как раньше, мол, она нарисует мой портрет. Ну, я так понял, это только предлог был, чтоб поговорить.
— Я хочу, чтобы вы мне помогли, — говорит.
Ну-ну, говорю, дальше что?
— У меня есть одна подруга, а у нее — молодой человек, который в нее влюблен.
Ну, дальше, говорю. Потому что она тут остановилась. Думаю, чтоб посмотреть, попадусь я на эту удочку или нет.
— Он так ее любит, что решил ее похитить. И теперь она его пленница.
Какое совпадение.
— Не правда ли? Ну, естественно, она хочет вырваться на свободу, но не хочет причинить ему никакого вреда. И просто не знает, как ей следует поступить. Что бы вы ей посоветовали?
Иметь терпение, отвечаю.
— Что должно случиться, прежде чем этот человек отпустит ее на свободу?
Всякое может случиться.
— Ну хорошо. Оставим эту игру. Скажите мне, что я должна сделать, чтобы вы меня отпустили?
Я не мог ей ответить, я подумал, если скажу ей: «Останьтесь со мной навсегда», мы просто вернемся к тому, с чего все началось.
— Мы не можем стать мужем и женой. Вы мне не доверяете.
Пока нет.
— А если я соглашусь просто так? — Она перестала рисовать. Я не хотел отвечать на это.
— Так что же?
Я не думал, что вы тоже из таких.
— Но я же просто хочу выяснить, какую вы требуете плату.
Ну прямо как новую стиральную машину покупает, выясняет все «за» и «против».
Вы знаете, чего я требую.
— Но ведь именно этого-то я и не знаю!
Да знаете вы все прекрасно.
— О Господи. Послушайте. Ну отвечайте просто «да» или «нет». Вы хотите, чтобы я отдалась вам?
Когда мы в таких отношениях — нет.
— В каких мы таких отношениях?
Я думал, это вы у нас самая умная.
Она вздохнула, глубоко так. А мне нравилось ее дразнить.
— Вам кажется, я только ищу способа, как бы сбежать? Что бы я ни сделала, будет только ради этой цели? В этом все дело?