— Но вашему высочеству нужно знать, что…

— Потом. — Я указала ей на стул.

Анна-Мария с отчаянием глянула на подруг, но села.

Волнение с новой силой охватило меня. С тех пор как мы с Генрихом виделись в последний раз, миновало восемь долгих месяцев. Какое впечатление я произведу на него? Подействует ли эликсир? Смогу ли я вновь забеременеть?

Из коридора донесся буйный взрыв смеха, и в комнату вошли несколько мужчин. Среди них я увидела близкого друга и соратника Генриха — Франсуа де Гиза. Он был все так же худ и долговяз, однако теперь его лицо с резкими чертами, которое могло бы считаться красивым, если бы не выражение холодной чопорности, украшал свежий шрам. Он наискось пересекал щеку, отчего левый уголок рта приподымался в застывшем подобии улыбки.

— Господа, — тепло проговорила я, — до чего приятно вновь вас видеть. С возвращением!

Они низко склонились передо мной, и тут из-за их спин выступил Генрих. Я с трудом узнала его. На нем был неброский коричневый камзол, худощавое лицо наполовину скрывала густая борода, запавшие глаза блестели в тени глубоких глазниц. В этом угрюмом лице я обнаружила зрелость, привитую месяцами войны, когда Генрих принужден был смотреть, как его соратники гибнут за Францию. Мой муж ушел на войну и вернулся, навеки отмеченный ее печатью.

— Не хочешь ли вина? — спросила я, когда он мимолетно коснулся губами моей щеки.

— Я больше не пью вина.

Я опешила. Если Генрих теперь не пьет вина, как же я дам ему эликсир? У снадобья горький привкус, вода его не скроет. Я лихорадочно подыскивала причину настоять, чтобы Генрих принял из моих рук кубок, и тут заметила, что он быстро переглянулся с Гизом. Генрих вновь обратил свой непроницаемый взор на меня, и сердце мое упало.

— Как я рада, что ты вернулся, — проговорила я, взяв его за руку. — Мне тебя не хватало. Если хочешь, мы бы сегодня могли поужинать вместе. Мне так много нужно тебе рассказать.

— Боюсь, это невозможно.

Он отнял руку и направился к своим спутникам. И все же он не ответил категорическим отказом, не отрицал, что может зайти позже. С эликсиром ничего не станется. Я подожду.

И лишь когда Генрих и его спутники ушли, я вспомнила: Анна-Мария хотела мне что-то сказать.

— И какую же новость тебе так не терпелось мне сообщить? — осведомилась я, направляясь к креслу.

— Это всего лишь слухи, — вмешалась Лукреция, из чего стало ясно, что Анна-Мария успела с ней поделиться.

Я остановилась, окинула взглядом женщин и жестом выслала прочь всех, кроме Лукреции.

— Речь о Генрихе? Выкладывай. Что он натворил на этот раз?

Я собралась с духом, приготовясь услышать про очередную уступку Диане.

— Будучи на войне, его высочество однажды… мм… повел себя не слишком скромно, — вместо этого сказала Лукреция. — Затяжные бои так тягостны… подобно любому мужчине, он искал хоть какого-то способа утешиться. Говорят, то была молодая крестьянка, и посещал он ее всего лишь раз или два. На том бы дело и закончилось, вот только теперь она в тягости. И утверждает, что это дитя его высочества.

Пальцы мои стиснули складки платья; я услышала едва различимый хруст и ощутила у бедра нечто влажное — это лопнула хранившаяся в кармане склянка с эликсиром.

— А он… он признал ее притязания? — запинаясь, спросила я.

— Признал. — Лукреция помолчала. — Боюсь, это еще не все. — Она прямо взглянула мне в глаза. — Мадам Сенешаль потребовала, если родится мальчик, отдать его ей на воспитание.

К горлу подступила тошнота. Взмахом руки велев Лукреции уйти, я согнулась пополам в кресле. Меня замутило, однако приступа рвоты не случилось. Лишь во рту остался мерзкий привкус — точно ужас и потрясение, испытанные мной, проникли внутрь, в мою плоть.

Теперь я должна пожертвовать чем угодно, лишь бы выжить.

В августе 1538 года молодая крестьянка родила дочь. Ей назначили содержание и позволили оставить ребенка при себе, поскольку Диане было совершенно ни к чему брать на воспитание девочку. Тем не менее, хотя любовница моего мужа не сумела заполучить его ребенка, мне это облегчения не принесло. Одно то, что Генрих зачал бастарда, дало новую пищу придворным сплетням о моем бесплодии, поскольку теперь можно было не сомневаться, кто из нас двоих повинен в отсутствии наследника.

Каждый проходящий день неумолимо подталкивал меня к неизбежному. Генрих не посещал мою спальню, ни разу даже не пришел повидаться со мной днем, и я начала подозревать, что это Диана интригует против меня, стремясь уничтожить и ту жалкую толику радости, которую мы с Генрихом могли обнаружить в нашем браке. Единственным моим утешением и защитой был король, который все так же неизменно выказывал мне свою благосклонность.

В год, когда мне исполнилось двадцать три, — восьмой год моего пребывания во Франции, — Франциск перебрался в замок Амбуаз. Замок этот, возвышавшийся над Луарой, славился обширными садами и ажурными чугунными решетками; Франциск, более всего благоволивший этой резиденции, годами улучшал и украшал ее, и именно здесь он предал гласности свой новый замысел касательно того, как перехватить у Карла V Милан.

— Коннетабль считает, что мне следует предложить в жены Филиппу Испанскому, наследнику Карла Пятого, мою двенадцатилетнюю племянницу Жанну д'Альбре, дочь короля Наварры и моей сестры Маргариты, — рассказывал король, когда мы с ним прогуливались в садах Амбуаза.

Из дальнего конца сада доносились приглушенный рык и острый звериный запах — там содержались в клетках три льва, подарок турецкого султана, которому Франциск пока так и не нашел применения.

— Взамен, — продолжал он, — Карл сможет передать мне Милан, а Жанна, унаследовав Наварру, передаст ее во владение своему супругу Филиппу. Карл, безусловно, ухватится за такую возможность; он убежден, что Габсбурги имеют исключительные права на Наваррское королевство, в то время как д'Альбре, нынешние правители Наварры, — самые обыкновенные узурпаторы. Маргарита, моя сестра, — вдова наваррского короля; ее вряд ли обрадует предложение отдать дочь Испании. Однако на самом деле я вовсе не намерен дарить Карлу Наварру. Я лишь хочу, чтобы он поверил в эту возможность, и тогда Милан достанется мне. — Франциск игриво ткнул меня локтем в бок. — Что скажешь, малышка? Сумеем мы обвести вокруг пальца габсбургскую змею?

— Отчего бы и нет? План превосходен, и я уверена, что сестра вашего величества это поймет.

— Ты не знаешь Маргариту. — Король вздохнул. — Когда-то мы с ней были близки, но после того, как она вышла замуж и переселилась в Наварру, с ней произошли разительные перемены. Король Наваррский, ее покойный супруг, симпатизировал гугенотам, и сама она стала сторонницей их так называемого дела. — Уголки его рта дернулись; то был первый случай, когда он в моем присутствии открыто упомянул злосчастных протестантов. — Какое-то время она покровительствовала Кальвину, этому антихристу, и ходят слухи, что она даже, помоги нам Господь, воспитала свою дочь в гугенотской вере. — Франциск помедлил. — Здесь, малышка, мне, вполне возможно, пригодится твоя помощь. Я пригласил Жанну погостить у нас; быть может, ты сумеешь убедить ее принять католичество. Вряд ли двенадцатилетней девочке так уж важны различия в вероисповеданиях.