От радости встречи с братом Каролина хлопает в ладоши, а Колетт начинает обмахиваться ладошкой. Но его серые глаза заняты другим — он оценивает меня.

— Для меня большое удовольствие наконец познакомиться с вами, сир. — Я протягиваю ему руку, в точности как велел отец, и на лице у императора отражается крайнее волнение.

— Скажите мне, — произносит он, — вы меня себе таким представляли?

— Нет. В жизни вы… — Я нагибаю голову, изображая скромность… — намного красивее.

Я взглядываю из-под ресниц, и от его расплывшейся в довольной улыбке физиономии мне делается неловко. Ему сорок лет, репутация у него такая, что Чингисхан бы постыдился. Неужели он и впрямь думает, что им может восхищаться девятнадцатилетняя девушка?

— А ваш отец? — вдруг спрашивает он. — Как он велел вам себя со мной вести?

Приходится призвать на помощь всю мою выдержку, чтобы не сказать правду. «Он предупреждал о вашем тщеславии. И о том, что вы способны ночью петь любовные серенады, а днем убивать людей тысячами. И что вас ничем нельзя остановить». Но я свою роль знаю и повторяю, как советовал отец:

— Он велел мне во всем быть вам послушной, — говорю я.

Наполеон закрывает глаза, такое сильное впечатление на него производят мои слова, а когда вновь открывает, то почему-то говорит таким официальным тоном, будто мы в зале суда:

— Мария-Луиза, не соблаговолите ли проследовать со мной в мою карету?

— Но как же?.. — восклицает Каролина.

Наполеон бросает взгляд на сестру, и та мгновенно умолкает.

— Увидимся во дворце. — Он протягивает мне руку, и я берусь за нее.

Повсюду, куда хватает глаз, сплошные зонты, и слуги дружно бросаются к нам, чтобы укрыть от дождя.

— Одного достаточно! — рявкает Наполеон. — Одного!

К нам подходит какой-то человек, и Наполеон кивает.

— Спасибо, Меневаль. — Он откашливается. — К нашей карете.

Он не может до бесконечности носить эту маску. В какой-то момент, может быть, уже этим вечером, чары спадут, и мне надо быть к этому готовой. Внутри экипажа нас дожидается красивый мужчина лет сорока с небольшим. Он сидит напротив хорошенькой молодой женщины, которая постукивает по соседнему сиденью, приглашая меня сесть. При этом все молчат, и после того как закрывается дверь и кони трогают, все продолжают ждать, пока не заговорит император.

— Моя невеста, — наконец представляет он. — Мария-Луиза, это Йоахим Мюрат, неаполитанский король и муж Каролины.

Я наклоняю голову.

— Большая честь с вами познакомиться. — Как он может жить с такой женой, как Каролина?

— Это я должен гордиться таким знакомством, — отвечает Мюрат. На нем белый мундир с золотыми эполетами, и, если я правильно понимаю, ему стоило немалых усилий завить свои черные волосы в длинные, тугие локоны. При австрийском дворе его бы подняли на смех. Но с виду он вполне безобиден.

— А это моя падчерица Гортензия Бонапарт, королева Голландии.

Я опять склоняю голову.

— Ваше величество.

— Я буду при вас статс-дамой, — негромко говорит она, и я с ужасом понимаю, что мой муж приказал собственной падчерице — дочери Жозефины — прислуживать мне.

— О… — только и могу я выдохнуть, и все трое следят за мной, но продолжения не следует. Я не Меттерних и не умею маскировать свою оторопь красивыми словесами. Лесть и ложь даются мне с трудом.

Повисает молчание. Наполеон откашливается.

— Этого мгновения ждала вся Франция! — провозглашает он. — Дня, когда наследник Александра Македонского возьмет в жены габсбургскую принцессу. — Он протягивает руку и отодвигает парчовую занавеску. — Компьенский дворец.

Такого огромного дворца мне еще видеть не доводилось. Он парит над горизонтом подобно гигантской птице со стеклянными крыльями и каменным клювом. Даже под проливным дождем зрелище необыкновенно величественное.

— В Австрии ничего подобного нет, да?

Я смотрю на парящие в небе окна. Мне хочется солгать, но я говорю правду:

— Нет.

— Разумеется, нет. Такое сооружение повергло бы в трепет даже величайших австрийских правителей.

Какое высокомерие! Я бросаю взгляд на Гортензию: интересно, как она отнеслась к такому заявлению, но на ее лице застыла любезная улыбка.

— Это одна из официальных резиденций императора. Две другие — Фонтенбло и Версаль. Вы о них, конечно, наслышаны, — поясняет муж Каролины.

— Да.

Я поворачиваюсь к Наполеону.

— А где его величество бывает чаще всего?

Наполеон расплывается до ушей. Очевидно, что он получает удовольствие, когда к нему так обращаются.

— В Фонтенбло, — отвечает он. — Но большой разницы между тремя дворцами нет, вы скоро в этом убедитесь.

Времени расспрашивать уже нет — наша процессия остановилась в парадном дворе, и Наполеон уже натягивает перчатки.

— Ваша шляпа, — с раздражением замечает он, указывая на мою шляпку. — Она съехала набок.

Я поднимаю руку к меховой опушке шляпы и почти читаю его мысли: Жозефина никогда не вышла бы из экипажа, не проверив свой наряд.

— Давайте я поправлю, — великодушно приходит на помощь Гортензия. Она развязывает тесемки у меня под подбородком и поправляет шляпку. Внезапно у меня начинает колотиться сердце.

— Вся Франция ждет вас, — предупреждает Наполеон. — Король Голландии, княгиня Боргезе… Вы готовы?

Нет. Но паниковать не время. Я сглатываю свой страх и киваю. Дверца экипажа распахивается, и на меня оказывается обращено море лиц, мокрых от дождя, но не замечающих непогоды. Кто-то кричит: «Да здравствует император!» — и вся толпа подхватывает. Наполеон смеется.

— Вашему отцу такого никогда не кричали, да?

Как я ненавижу эту маленькую жабу! Но я улыбаюсь ему, как и положено жене, и держусь по-королевски.

Он берет меня под руку, и двор охватывает ликование. Сотни знатных особ, которые под дождем дожидались этого момента, плотно обступают нас, и все расточают мне свои поздравления.

— Ваше величество! — кричит кто-то. — Ваше величество! — Вперед бросается молодой человек в мехах, это тот же, кто держал над нами зонт.

— Не теперь! — резко обрывает Наполеон. — Где кардинал?

— А разве ваше величество не желает…

— Мое единственное желание, Меневаль, это знать, зарегистрирован ли наш брак официально.

Молодой человек шокирован.

— Да. Но в глазах Господа…

— Господь существует для простолюдинов, месье. Веди нас в мои покои.