Ко всему прочему шторм произошел во время полнолуния. В эти дни приливы бывают выше нормы, и наши моряки-галлы могли бы сказать нам, что этого следует ждать, но промолчали – это было характерно для них. Многие наши суда лежали на берегу и были залиты водой, а многие другие, стоявшие на якоре, сорвались с них и разбились или потеряли часть оснастки и стали непригодны для плавания.

Наши солдаты и офицеры были в ужасе. Если они собираются зимовать там, где находятся сейчас, им необходимо тяжелое снаряжение. А если возвращаться обратно, то как это сделать без кораблей? Было начало сентября, и оставалось совсем мало времени до осенних штормов. А материалы для починки судов можно найти только в Галлии.

Цезарь тут же деятельно начал устранять повреждения. Теперь, когда я думаю об этом походе, вооружившись более поздним опытом, я понимаю, что Цезарь слишком спешил и поэтому был неосторожен. Подобные ошибки часто встречались у Цезаря и в дальнейшем, потому что он был нетерпелив от природы и склонен верить в лучшее. Он рискнул отправиться в поход в конце лета, с малым запасом продовольствия и почти не зная, что увидит на том берегу. Но, несмотря на то что Цезарь иногда сильно рисковал, он быстро понимал свои ошибки. В том случае, о котором идет речь сейчас, он использовал металл и дерево с наиболее поврежденных кораблей для починки остальных. Тех солдат, которые не были заняты ремонтом, он послал собирать урожай с окружавших нас полей, на которых уже созрел хлеб. В это время местные жители, которые уже прислали нам часть заложников, начали извиняться, что не могут доставить остальных. У Цезаря возникли подозрения, что бритты увидели для себя возможность отрезать нам путь обратно в Галлию и надеялись уничтожить нас.

Так обстояли дела, когда седьмой легион был снова послан на уборку хлеба. К этому времени мы собрали основную часть того урожая, до которого могли легко добраться, и противнику было легко угадать, куда мы направимся теперь. Поэтому, как только солдаты разошлись по полям, сложили оружие в стороне и взялись каждый за свою работу, из соседних лесов на них помчалось множество колесниц. В один миг все пришло в беспорядок. Тот легат Цезаря, который командовал тогда седьмым легионом, не догадался поставить достаточно надежную охрану. Солдаты постарались собраться вместе и стали отбивать атаку – кто с оружием, кто и без него. То, что воины противника были на колесницах, с которыми наши солдаты были почти незнакомы, стало для наших людей дополнительной трудностью.

К счастью, часовые, стоявшие у ворот лагеря, доложили Цезарю, что в том направлении, куда ушел седьмой легион, видно облако пыли. Цезарь не медлил ни секунды. Он подозвал две дежурные когорты, солдаты которых были уже вооружены, и повел их на выручку седьмому, приказав остальным своим воинам следовать за ними. Он появился вовремя. Бритты прекратили бой, и к солдатам седьмого легиона вернулось присутствие духа. Но без конницы Цезарь не мог преследовать противника и отступил обратно в лагерь.

После этого несколько дней подряд стояла дождливая погода, которая в Британии бывает очень часто, и она удерживала наших людей в лагере. Британцы же вновь перешли к открытой войне: развив кипучую деятельность, они собрали огромное число конных и пеших воинов и направили эту армию против нас.

Легионы Цезаря одержали легкую победу, но почти не смогли воспользоваться ее преимуществами, потому что у них не было конницы. Коммий и его тридцать всадников упорно преследовали противника и очень помогли нам, но их было слишком мало, чтобы превратить отступление в бегство. Наша пехота преследовала противника так далеко, как могла, но затем ушла обратно в лагерь.

Цезарь решил вернуться в Галлию. Он не видел большой пользы в том, чтобы оставаться возле берега, но не решался ни разделить свою маленькую армию на части, ни идти вперед без конницы. Он многому научился. Построив больше кораблей, он решил вернуться сюда на следующий год с большей армией. Тем временем приближалось осеннее равноденствие и с ним – время штормов. К большому счастью для нас, наша недавняя победа снова напугала наших врагов, и их послы опять запросили мира. Цезарь потребовал заложников, но даже не стал ждать, пока их пришлют. Приказав, чтобы их переправили в Галлию, он втиснул своих солдат в оставшиеся корабли и поспешил отплыть обратно.

Этот год принес нам еще одного новичка – Квинта Цицерона, в котором люди всегда видели только брата великого Марка. Для Квинта это было тяжело, потому что в сравнении он проигрывал. Квинт пробовал себя в литературе, но не имел успеха. Разговор его был остроумным, но без той живости и блеска, свойственных его брату. То, что у Марка Цицерона было пылким темпераментом великого мастера слова, у Квинта приняло форму обычной раздражительности нервного человека, который не ладит со своей женой. Даже во внешности братьев проявлялось то же самое: сходство присутствовало, но Квинт был ниже ростом и имел более неприятное выражение лица. Короче говоря, у Марка были и гениальность и обаяние, а у Квинта не было ни того ни другого. Квинт делал то, чего не мог избежать, – пытался компенсировать свои недостатки самоуверенностью. Он или слишком быстро зачислял человека в разряд нелюбимых, или пытался вести себя задиристо, и таким поведением часто не давал другим заметить те способности, которые имел, и свои добрые намерения.

Многие люди, куда более одаренные, чем Квинт, приходили к нам и снова уходили, но никого Цезарю не было сложнее обучать и ни на кого ему не было так трудно произвести впечатление как на Квинта Цицерона. На встрече в Лукке обсуждалось возвращение Марка из изгнания. Он понял, как бесполезно сейчас идти против трех правителей Рима. Цезарь, который всегда был поклонником его таланта, предложил ему должность. В то время дела обстояли так, что многие известные люди отдали бы год жизни за такое назначение. Марк Цицерон не захотел искать себе почет на войне: он не мог жить без Рима. Но когда его брат Квинт получил лестное предложение занять должность в армии Цезаря, Марк не мог не почувствовать удовольствия. Цезарь поистине знал, как очаровать человека, когда хотел этого. Теперь он откомандировал меня из своего штаба в распоряжение Квинта. Я стал его главным помощником и рассчитывал на то, что Квинт, когда научится военному делу, будет командовать легионом, а я – его конным отрядом. Для нас это было повышение, но пока у нас обоих было мало дела. Я сидел перед палаткой Квинта в Булони, а он находился в ней и работал над трагедией в стихах, четвертой за две недели. Кроме того, он начал письмо брату, где жаловался, что в военной жизни нужно слишком много всего делать. Он имел в виду не то, что сам очень занят, а то, что жизнь Цезаря – это суета и спешка, которые очень утомляют его, Квинта. В начале пригодного для войны времени года Цезарь и Квинт вместе промчались с бешеной скоростью от Италийской Галлии до Атлантического побережья. Там Цезарь осмотрел свои корабли, отдал приказы о сборе в Булони и укомплектовал четыре легиона. Затем, взяв с собой Цицерона, он проехал еще почти двести миль, чтобы устранить угрозу со стороны треверов.