В середине острова находилась заболоченная низина, что-то вроде долины, длиной примерно в пять километров с большими пресными озерцами. Вода в них была цвета ржавчины, местами даже темно-коричневая. В такой воде мы бы не стали купаться, а уже тем более пить ее. Но животным она, конечно же, нравилась. Долину окружала шероховатая скала вулканического происхождения, которая поднималась вверх, образуя огромную чашу. На дне чаши находились мангровые болота и когда-то высаженные банановые плантации. Там чаще всего собирались разные животные, так что если хотелось сфотографировать их, то лучше всего было направиться именно туда.

— Вот оно, то, о котором я тебе рассказывал, — прошептал я Хассу. — Смотри, там, под делониксом.

Мы сидели в хижине, которую построили из веток и листьев. Повсюду зеленый полумрак. В этой части тропического леса полог был густой, и сквозь него с трудом проникали лучи солнца. Нам пришлось снять солнечные очки, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.

— Я вижу его, вижу! — возбужденно воскликнул Хасс. У него с собой была видеокамера, чтобы заснять животное в движении. Я сделал несколько снимков на цифровик. Нам казалось, что мы телекорреспонденты программы о жизни диких животных.

— Оно стоит на задних ногах, — прошептал Хасс.

— Не шуми так сильно! — шикнул я. — Посмотри, какого оно размера…

Это было странное существо, напоминающее крысу, но размером с домашнюю кошку. Его морда выглядела очень неприятно, а голову украшали похожие на рога уши. Мех же слегка напоминал небольшие перья.

— Это не я шумлю, это ты все время кричишь, Макс.

Наше укрытие было всего лишь хижиной из веток, которые громко хрустнули, когда Хасс прижался лицом к отверстию размером с щель почтового ящика. Крысоподобное существо замерло на месте.

На секунду мы затаили дыхание. Но животное вскоре вернулось к поеданию плода дуриан, который вонял сильнее, чем наша выгребная яма. Плод дуриан похож на шипованный зеленый мяч для регби с мякотью внутри. Рамбута очень любил дуриан. Он говорил, что, хотя от него и пахнет туалетом, но на вкус он как амброзия. Я же не мог выносить вонь достаточно долго, чтобы поднести эту штуку ко рту.

Вдруг это существо перестало есть и отправилось к ближайшему дереву. Там оно стало тереться спиной и шеей о ствол. Несколько волосков выпали из шкуры. Они были черновато-серого цвета. Затем зверь поднялся на задние лапы и начал точить когти о дерево. Мои глаза расширились, когда он содрал кору. Она сходила длинными тонкими полосками, похожими на вермишель. Может, это вовсе была не крыса? Может, это какое-то другое млекопитающее? Его когти были очень и очень острыми.

— Хотелось бы мне послать его по почте Барри Коксу, — сказал я Хассу.

— А кто такой Барри Кокс?

— Пацан, который доставал меня в школе.

— А зачем ему это? Доставать тебя?

Я пожал плечами:

— Думаю, я ему не нравился. Или еще что-нибудь. Может, он считал меня занудой, потому что мой папа археолог.

— А ты зануда?

Я внимательно посмотрел на Хасса.

— Тебе предстоит еще многое узнать о западных детях, — сказал я. — У зануд торчат передние зубы, и они носят очки с толстыми стеклами. Они всегда говорят об одном и том же.

— О чем?

— Неважно, но это всегда что-то скучное для всех остальных. Например, марки самолетов, карточки с покемонами или перуанский картофель.

Мне очень понравился последний пример, который я привел. Возможно, он делал и меня занудой, но мне казалось, что это очень умно. Я прочитал в журнале, что в Перу растет двести видов картофеля, и этот факт почему-то потряс меня. Возможно, я и был сдвинутым. Сдвинутым на собирании разных интересных фактов.

— Тебе нужно было вызвать этого Барри Кокса на боксерский поединок, — сказал Хасс.

— Ты шутишь? — спросил я шепотом, так как животное как раз перестало обдирать кору с дерева. — У Барри Кокса телосложение как у танка Шермана.

— Наш отец говорит, что все приставалы — трусы.

— У нашего отца булыжники вместо мозгов. Он археолог, поэтому читает слишком много комиксов.

— Но, Макс, это же мы читаем комиксы.

— Ну, он, должно быть, читал их в детстве. Слушай, Барри Коксу вовсе не надо быть смелым. Он может раздавить меня как букашку. Трус он или нет — не имеет значения. Я маленький, а он большой. Ты чего думаешь: я Давид, а он Голиаф? Тогда ты чокнулся!

— А кто это такие?

— Ладно, не грузись. Посмотри, теперь оно лопает корни, выкапывает их клыками. Лучше бы нам записать все это, когда мы вернемся. У нас получится очень интересная телепрограмма. Думаю, это животное уникально.

Хасс поднял бровь:

— А что значит это слово?

— Это значит, что оно очень редкое.

— А вот и нет, — прозвучал девчоночий голос у входа в хижину. — Это значит, что оно уникальное, то есть единственное в своем роде. Это значит, что на свете есть только одно такое животное… Кстати, а на что это вы смотрите?

Джорджия протиснулась в укрытие. Она посмотрела на объект нашего наблюдения, а потом разразилась едкими замечаниями.

— Фу-у, оно отвратительное! — воскликнула она. — Вы не могли сфотографировать кого-нибудь посимпатичнее этого уродца? — Она сморщила нос. — И здесь пахнет потом. Вы оба воняете.

В укрытии было жарко, а ее голос звучал очень громко.

— Ну все, ты этого добился, Макс! — раздраженно воскликнул Хасс. — Оно убегает, а я хотел сделать запись получше!

— Да я не виноват! — запротестовал я. — Это мадам пришла…

— Не смей меня так называть! — воскликнула Джорджия.

— Слушай, Джорджия…

Я поднял голову и увидел, что ее губы сжаты в тонкую линию, глаза широко открыты, а ноздри раздуваются. Все из-за того, что в последнее время все мы друг друга раздражали. Это было неизбежно, так как нам приходилось жить вместе на маленьком острове. Хасс раздражал меня. Папа злил. А теперь я стал придираться к Джорджии. Я в ту же секунду пожалел об этом. Но с некоторыми девчонками нельзя просто взять свои слова назад. Джорджия была как раз из тех, кто принимает язвительные замечания близко к сердцу. Следовало понять это прежде чем я открыл свой проклятый рот!

— Прости, Джорджия!

— Да ты вовсе не выглядишь виноватым, Макс! — противным голосом сказала она.

— Ты не должна говорить с моим братом таким тоном, — сказал Хассан, все еще разозленный, что животное убежало. — Здесь не место для девчонок!

Блин! Вот этого совсем не стоило говорить. Хассана могло оправдать только то, что он до сих пор иногда использовал английские слова неправильно.

Джорджия бросила на нас взгляд, полный глубочайшего презрения.