— Скажите, у Блейда была какая-то особая причина заподозрить в вас передового лазутчика ожидаемого им вторжения или же он просто был в обычном своем репертуаре подозревающего всех и вся? — спросила Сиренити позже тем же вечером.

Калеб рассеянно сдвинул брови, но не поднял глаза от бумаг, которые разложил на столе в гостиной у Сиренити.

— Он что-то говорил, будто слышал, как какая-то машина отъезжала от домика Эстерли в ту ночь, когда тот упал с лестницы.

— Хм. — Сиренити немного подумала над этим, но потом решила, что есть логическое объяснение загадке. — Наверняка это была Джесси.

— Вы говорили, что она была второй половинкой Эстерли?

— Она была ею время от времени. Мне почудился запах застоявшегося трубочного дыма, когда я пришла к Эмброузу в тот день и нашла его мертвым. Джесси курит трубку. Насколько я помню, там на столе стояли еще две пустые кружки из-под кофе.

Калеб сделал пометку на полях одной из бумаг.

— Сегодня утром, когда мы разговаривали с ней у дома Эстерли, она ничего не говорила о том, что была с Эстерли накануне вечером.

Сиренити наблюдала за Калебом с интересом и завистью. Она знала немногих, кто мог успешно заниматься двумя делами одновременно. Для него же явно не составляло труда делить внимание между деловыми заметками и разговором о Джесси.

— Мы ведь специально не спрашивали ее, была ли она тогда там, — напомнила ему Сиренити.

— Она сама могла бы упомянуть об этом.

— Не вижу причины. Мы болтали с Джесси всего пару минут. У нее голова была занята массой других вещей.

— Вроде того, что она только что унаследовала дом и небольшое состояние в виде фотооборудования, — сухо сказал Калеб.

— На что это вы намекаете? Я не понимаю, как… — Зазвонил телефон, прервав Сиренити на полуслове. Она положила ручку, которую крутила в руках, и подняла трубку.

— Алло?

— Привет-привет, Сиренити, дорогая! Сколько лет, сколько зим. Как поживает моя любимая продавщица гранолы?

— Ллойд. Я не ждала твоего звонка. — Это было мягко сказано. После того, как она вышла из себя и вспылила в последний раз, когда видела его полгода назад, она не ожидала, чтобы он еще когда-нибудь ей позвонил. Сиренити нечасто выходила из себя, но те редкие случаи, когда это с ней бывало, обычно надолго запоминались. Надолго. Монтроуз, который был полностью поглощен музыкой и лишь отчасти работой на единственной в Уиттс-Энде заправочной станции, сказал ей как-то, что это из-за ее рыжих волос.

— Откуда ты говоришь?

— Да вот, заработался допоздна у себя в кабинете, здесь, в добром старом Буллингтонском колледже. Ты ведь помнишь Буллингтон, Сиренити, душа моя? Ты ведь не так давно уехала, чтобы на полном серьезе забыть нас, оставленных внизу, у подножия горы? — Ллойд сделал многозначительную паузу. — Я-то точно тебя не забыл.

Пальцы Сиренити крепче сжали трубку. Ее глаза встретились с вопросительным взглядом Калеба.

— Нет, я не забыла Буллингтон.

— Рад это слышать, — сказал Ллойд со своей обычной неубывающей веселостью. — У меня много что изменилось с тех пор, как я стал ассистентом завкафедрой. Даже уговорил людей от Шордхэма дать мне небольшую субсидию. Ты можешь такому поверить?

Невероятно, думала Сиренити. Ллойд разговаривает с ней как ни в чем не бывало. Как будто они старые друзья. Как будто он не пытался использовать ее в качестве объекта своих исследований. Как будто никогда не давал ей повода думать, что с ним у нее может быть настоящая семья, о которой она всегда мечтала.

— Я рада за тебя, Ллойд. Послушай, я сейчас очень занята. Ты хотел что-то конкретное?

— Думал как-нибудь на днях заехать в Уиттс-Энд и повидать тебя. Сколько же мы не виделись? Полгода?

— Да. Полгода.

— Мне вроде как любопытно посмотреть, как у тебя дела.

— Еще бы не любопытно! Мечтаешь довести до конца свое исследование? Извини, но у меня нет сейчас времени на заполнение подробной анкеты, — сказала Сиренити.

— Интересно, что ты упомянула мои маленькие анкетки. — Ллойд довольно хохотнул. — Я как раз собирался заговорить о них.

— Ну нет. Нет. Только не это. — Сиренити бессильно откинулась на подушки дивана, чувствуя полнейшее отвращение. Она видела, что сейчас все внимание Калеба принадлежит ей. Он уже не делал два дела одновременно. Он был сосредоточен всецело на ней одной. — Мы уже прошли через это. Забудь обо всем, Ллойд, я не собираюсь снова стать объектом твоих исследований.

— Тпру! Придержи своих лошадок, Сиренити, дорогуша! Кто говорит об использовании тебя в качестве объекта исследований?

— Ты.

— Неверно. — Ллойд понизил голос до теплого, вкрадчивого бормотания. — Эй, неужели так трудно поверить, что мне просто хочется снова тебя увидеть?

— Да, откровенно говоря, трудно. Ты ясно дал понять в последний раз, когда я тебя видела, что желаешь лишь одного типа отношений между нами — того, который существует между лабораторной крысой и ученым.

— Эй, дорогуша! Несправедливо, несправедливо. — Ллойд, казалось, был страшно обижен. — У нас с тобой был современный тип отношений. Мы стояли выше этой примитивной штуки «мужчина — женщина». Мы были друзьями.

— Друзьями? Ты о дружбе не знаешь ровным счетом ничего, Ллойд. Друзья не используют друг друга. — Сиренити мягко опустила трубку.

Воцарившееся в комнате молчание при желании можно было потрогать руками. Калеб с задумчивым видом рассматривал телефон.

— Ваш приятель?

— Уже нет.

Пронзительно зазвонил телефон. Сиренити со стоном взяла трубку.

— На этот раз ты скажешь, что тебе на самом деле нужно, Ллойд, или я выдерну телефонный шнур из розетки.

— Слушай, это не пустой треп, Сиренити. Я хочу провести полномасштабное исследование Уиттс-Энда. — Голос Ллойда теперь звучал энергично и настойчиво. Все нотки заискивания исчезли. — Это очень, очень важно.

Сиренити нахмурилась.

— Исследование Уиттс-Энда? Ты, видно, спятил. Брось это.

— Я серьезно, Сиренити. Это архиважно для моей карьеры. Я хочу приехать и сделать тщательный анализ динамики общины в Уиттс-Энде. Я хочу отобразить всю социальную структуру этого городка. Tы знаешь — глубокие наблюдения, подробнейшие интервью и все такое. Особенно я хочу увидеть те озерца видений, о которых ты мне рассказывала.

— А будут ли тайно записываться на пленку некоторые наблюдения и интервью? — Сиренити постаралась придать своему голосу особенно ласковую интонацию.

— Черт, ты так и будешь вечно припоминать мне этот единственный маленький инцидент? Ну, Сиренити, дорогуша, будь же благоразумна. Ты ведь и сама преподавала этот предмет, помнишь? Ты же знаешь, как ведется сбор данных на местах. Мне нужны были чистые, неподдельные данные. Я не мог позволить тебе знать, что я делаю. Это повлияло бы на результаты и выводы.