Клинско-Дмитровской гряды делают жизнь прилегающих к дороге сёл и деревень напряжённой от шума. Значительно ослабленный, он доходит до Слотина, хотя, когда я начал здесь строиться, тишина была, аж уши закладывало. Проходило немного малотоннажных грузовых машин, ещё меньше легковых. Сейчас дорога забита фурами. Недавно на “бетонке” поставили указатель, что до нас расстояние 1,8 километра. Но поскольку Слотино расположено, как седло на горбе верблюда, то тем, кто за “гор­бом”, вообще ничего не слышно.

И вот тут я подошёл к описанию слотинской местности. Представьте себе неглубокую, обширную впадину, в дальнем конце которой поднимается тот самый “горб”. По нему, снизу до вершины, где стоит церковь, идут два ряда изб. Здесь их раза в четыре больше, чем на другой стороне “горба”. От Яро­славского шоссе, проходящего над “бетонкой”, до поворота к нам всего око­ло семи километров. Но на этом небольшом отрезке — несколько холмов и впадин. Кое-где впадины “приподнимали”, когда строили дорогу. Однако всё равно овраги остаются глубокими. Два из них пересекают “бетонку” сра­зу за поворотом к нам. Причём, по дну одного из них течёт та самая речка Вондюга, которую наполняют родники “Гремячего ключа”. Сливаясь с други­ми речками и ручьями родников, наша “землячка” впадает в Оку, а та, как из­вестно, в Волгу.

Воды в окрестностях Слотина хватает. Метрах в двадцати ниже родника, который выходит рядом с дорогой к селу и о котором я уже говорил, течёт речка Карповка. Не речка даже, скорее, ручей. Но весной он так вздувает­ся, что дважды размывал мост. Поэтому легко верилось рассказам старожи­лов, что за последними домами села до сих пор есть болотце, из которого тихо струилась почти невидимая речушка. Она заполняла тоже невидимые ямы — бочаги. Но весной сюда стекались с возвышенных краёв впадины ру­чьи, активно подключались родники, и всю низину заполняла вода. Да так много, что люди катались на лодках. Место это называлось “Гусли”. Почему, мне толком так никто и не объяснил. Может, сказала староста Евдокия Ива­новна Чернега, потому что в половодье здесь много веселились. Правда, по словам Чеканова, был и грустный момент. В одном из невидимых боча­гов утонула девочка.

Слотино интересно тем, что на протяжении столетий оставалось пример­но в одном размере: 40-50 домов. Евдокия Ивановна, с её потрясающей па­мятью, как-то составила мне список всех, кто где жил и где чьи дома стояли. Теперь от некоторых из этих изб не осталось никаких следов. Даже промыш­ленные строения посчитала: в Слотине хорошая гончарная глина. Если нужно печку обмазать или потребовалось, как мне, камин сложить, глину берут ря­дом. Также и на гончарных кругах работали: в своём сарае, со своей глиной. Всех вроде посчитала Чернега — всё равно выходило в районе 40 домов.

Как убрать бесправье горожанина в деревне

А вот жители обновляются. И помогла этому отмена запрета покупать в деревне дома с землёй. Конечно, горожане и раньше использовали приуса­дебные участки купленного дома. Но таких везунчиков было мало. Едва горо­жанин, на взгляд председателя колхоза, слишком “задирал нос”, как тут же возникала угроза “обрезать под углы”. Это значило, что владельцу дома ос­тавляли от выпестованного им приусадебного участка тропинку от калитки до дома и от дома до туалета. Остальное обрезалось “под углы дома”. Земля зарастала бурьяном, ибо никто не мог ею воспользоваться. А председатель ходил героем: на его стороне закон. Я помню, как нам с моим ярославским другом Лёвой Матвеевым приходилось ублажать председателя колхоза, где Матвеев, с моей помощью, купил в деревне дом. И поили-то мы его, и писал я в газете про дела его хозяйства, дарили “бутылки”, когда трудно было до­стать спиртное. Лёвина жена Люся чуть ли не падала от усталости — после ра­боты инженером на шинном заводе до темноты лелеяла деревенский учас­ток, — всё для того, чтобы земля была ухожена. А председатель, приезжая к ним в гости, “валял ваньку”: помните, я ваш благодетель. И меня всегда возмущал этот запрет. Неужели стране лучше, чтобы люди в свободное вре­мя сидели в железобетонных коробках, а не дышали свежим воздухом в де­ревне и не трудились на благо семьи?

Слотино тоже не обошла эта “война города и деревни”. Соседний, справа от меня, дом когда-то купила семья горожан. Видимо, поначалу отношения местной власти и “дачников” (так с отчуждением называют некоторые сельские жители “деревенских горожан”) были неплохие. Но потом что-то произошло. И небольшой участок, по-моему, в 10 соток, где женщина выращивала цветы, огурцы, разную зелень, обрезали “под углы”. Я сам видел документ прокура­туры на этот счёт. Владелец дома так и умер, не дождавшись права пользо­ваться землёй.

Как уже говорилось, после перевода в Москву я стал заместителем редак­тора “Известий” по отделу Советов. Редактором был Юрий Васильевич Фео­фанов — в своё время известный журналист, писавший на правовые темы. Это был человек без возраста. Среднего роста, плотный телом, с полным лицом, из-за чего на нём было мало морщин, и до блеска бритой головой. Опять же, отсутствие волос мешало определить возраст. Он любил повторять какую-то классическую цитату типа “Закон суров, но это закон”. Когда кто-нибудь воз­мущался какой-то узаконенной несуразностью жизни, Феофанов говорил: “Пока закон не отменён законным путём, нельзя нарушать его”. Когда зимой 91-го года троица паскудников разрушила Советский Союз, я спросил Феофа­нова, который приветствовал Беловежский сговор, как же это так? На референ­думе большинство граждан страны высказались за сохранение Союза; воля народа есть высший закон, а они этот закон нарушили. Выходит, они преступ­ники. Феофанов на это заявил: “Ну что ж, бывает необходимость пренебречь законом”. Такая вот принципиальность была у него.

Однажды в наш отдел пришла корреспонденция собкора “Известий” по Смоленской области Вадима Летова. Вадим был хороший журналист, писал интересно. Впоследствии уехал в Израиль. А в тот раз он описал конфликт горожанина-дачника с председателем местного колхоза. Горожанин купил дом в одной деревне, и председатель поначалу разрешил ему пользоваться при­усадебным участком.

Мужчина навозил плодородной земли, посадил сад, сделал дорожки. В общем, вложился. И вдруг по какой-то причине у них случилась ссора. Дальше — больше. Председатель “закусил удила”. Подключил прокурора. Землю обрезали “под углы”. Горожанин стал сопротивляться, припомнил, чем одаривал председателя. Однажды ночью дом сгорел.

Мы напечатали эту корреспонденцию. Пришла масса писем. В букваль­ном смысле мешок из крафт-бумаги. У меня у самого такое было, когда я на­писал статью из Казахстана под названием “Паутина”, где рассказывал, как ректор одного института за взятки принимал в студенты молодых людей сво­его жуза (жуз — это казахский род) с уровнем знаний за