О чем шла речь после этого, Фрэнки почти не понимала. Очевидно, что Леонард солгал: если уж ему потребовалось разговаривать с глазу на глаз – а такая перспектива, надо полагать, ни у кого из них восторга не вызывала, – значит, дело и впрямь серьезное. Ну и пусть, сказала она себе, взглянув на подругу. Джек приехала. Нечего киснуть. Допив остатки «негрони», она подняла бокал, намекая, что не прочь повторить, и снова присоединилась к разговору.

Через некоторое время Леонард отправился спать, а Джек, пообещав не засиживаться долго, осталась в гостиной с Фрэнки. Они допивали последнюю порцию виски, прижавшись друг к другу под кашемировым покрывалом, на которое Фрэнки наткнулась во время очередной уборки в палаццо.

– Господи, ну и стужа здесь, с ума сойти можно, – жаловалась Джек, хотя Леонард незадолго до ухода развел в камине огонь. – Успела забыть, как холодно бывает в Венеции. – Она поплотнее закуталась в покрывало. – Как тебе здесь, нравится?

– В Венеции? Я, вообще-то, уже бывала на континенте. Еще девчонкой.

– Знаю, но в юности все кажется прекрасным. Я не раз возвращалась в места, о которых с детства хранила самые радужные воспоминания, и обнаруживала, что не все так чудесно, как мне помнилось. Порой до слез разочаровывалась.

– Пока что, – сказала Фрэнки, осушив стакан, – я под впечатлением.

– Brava! – воскликнула Джек. – Знаешь, годы идут, а Венецию я люблю не меньше прежнего, особенно осенью, несмотря на собачий холод и вечно заледеневшие пальцы. Отчасти виню в этом Генри Джеймса.

– Я в школе обожала «Крылья голубки», – вздохнула Фрэнки.

– Как же иначе. – Джек прищурилась. – Хотя подозреваю, что не бедняжке Милли ты сочувствовала.

– Вот еще, – возмутилась Фрэнки. – Кейт рискнула всем ради любимого мужчины, а в итоге ничего не вышло, потому что он оказался сентиментальным дурачком, влюбленным в призрак. Даже имени его не помню, так он меня раздражал.

– «Мы никогда не будем такими, как прежде»![29] – провозгласила Джек, вытянув одну руку в сторону, а вторую прижав к сердцу. – Или как там было?

– Что-то вроде того, – расхохоталась Фрэнки.

Лежа в постели, прислушиваясь к звукам, доносившимся снизу, Фрэнки улыбалась. На душе теплело от мысли, что друзья рядом, что она не одна. Впрочем, в последние дни одиночество не казалось таким уж острым – благодаря Гилли. Несмотря на некоторую нарочитость в поведении девушки, волей-неволей приходилось признать: в ее компании как минимум не заскучаешь. Если уж на то пошло, прошлым вечером, ненадолго изменив собственной сварливой натуре, Фрэнки даже смогла получить немалое удовольствие.

Этой осенью ее удивляла не только Венеция.

Она удивляла сама себя.

Утром, спустившись на кухню, Фрэнки обнаружила, что стол ломится от всевозможной выпечки: бриошей, буранского печенья в форме буквы «S», крапфенов, а над всем этим изобилием, в роли хозяюшки, только что доставшей противень из духовки, стоит Джек в фартуке.

– Твоих рук дело? – вздернув брови, спросила Фрэнки. – Ты что, сходила в пекарню с утра пораньше?

– Да, сходила, – сухо отозвалась Джек, снимая фартук и разглаживая ей одной заметную складку на юбке-карандаше. – Представь себе, я и на такое способна.

– Кто бы сомневался. – Фрэнки села за стол и потянулась за бриошью. – А значит, ты наверняка в курсе, о чем твой муж так жаждет со мной поговорить.

Вышло, пожалуй, с места в карьер, но что поделать, Джек нечасто теперь застанешь одну. Фрэнки до утра ворочалась в постели, гадая, что у Леонарда к ней за дело – теперь-то, когда савойское недоразумение давно в прошлом. А Джек наверняка расколется, стоит только надавить.

Но та лишь протянула Фрэнки чашку кофе.

– Понятия не имею, честное слово. Своих клиентов он со мной не обсуждает.

– Даже если речь о твоей ближайшей подруге?

– Тем более если речь о ней, – ответила Джек, глядя ей в глаза. – Поговори с ним сама, Фрэнки. Чем дольше тянешь, тем сильнее нервничаешь.

– Знаю.

– Пообещай мне.

– Обещаю.

Джек жестом указала на ее запястье:

– Намазала бы чем-нибудь.

– Да я мазала. – Фрэнки потянула за рукав кимоно, чтобы скрыть вздутые красные пятна от комариных укусов, державшиеся уже несколько недель. – Никакого толку.

– Не знала, что у тебя такая сильная аллергия.

– Я и сама не знала, но здешним комарам я, видимо, пришлась по вкусу.

– Хорошо еще, болота осушили после войны, хотя бы малярии можно не бояться.

Повисшая пауза могла бы показаться вполне непринужденной, но Фрэнки чудились в ней отголоски того жуткого вечера в Лондоне. Про себя она злилась на Леонарда, вздумавшего ворошить прошлое, которое она так отчаянно старалась забыть. Впрочем, не его это вина. Такая у него работа – сообщать о любых новостях. Что, если та женщина передумала, решила все-таки подать в суд? От одной мысли кровь отлила от лица.

– Фрэнки?

Поймав на себе пытливый взгляд Джек, она попыталась улыбнуться:

– Все в порядке. Я знаю, что ты обо мне беспокоишься, но я правда неплохо проводила время, пока тебя не было. – И добавила, рассчитывая перевести разговор в другое русло: – Накануне вашего приезда, между прочим, ходила в оперу.

Джек глотнула кофе.

– Сама по себе?

– Нет, с одной девушкой, Гилли. Я тебе про нее рассказывала.

– Это не та, с которой вы то ли были, то ли не были знакомы раньше?

– Она самая. Кстати, домой я вернулась едва ли за час до того, как вы вломились. Подумала даже, не соседи ли наконец-то пришли знакомиться.

Джек эта невинная шутка явно насторожила.

– Фрэнки, я же говорила…

– Да-да, говорила, – перебила ее Фрэнки. – А я тебе говорю, что Мария ошибается – в соседней квартире точно живут. Скоро сама все увидишь. И будешь вынуждена признать, что я права. – Она встала и потянулась к буфету. – А теперь давай я тебе покажу одну штуку, которой научилась у итальянцев. – Вытащив с полки бутылку, она щедро плеснула самбуки в кофе сперва себе, а затем Джек.

Та с сомнением поднесла чашку к губам.

– Анис, – сообразила она через пару мгновений. – Знаешь, не так уж плохо. – И сделала еще глоток, на этот раз куда охотнее. – Как новый роман, двигается?

Перед глазами у Фрэнки возникла стопка исписанных листов, растущая день ото дня, и она замешкалась, сомневаясь, стоит ли о ней упоминать. Но затем лишь дернула плечами – врать подруге она не хотела, но и правду сказать не решилась. Пока не время, еще слишком рано.