– Казаченко Максим Андреевич? – осведомился сочный голос в трубке.

– Так точно… – хотел сказать «ваше высокоблагородие», но прикусил язык.

– Следователь Богоявленский, – представилась трубка. – Вам знаком Семигин Иннокентий Петрович?

– Почему бы нет? – озадачился Максим.

– Вот и мы подумали – почему бы нет? – развеселились на том конце. – Ваша фамилия значится в его записной книжке на второй странице и жирно подчеркнута красным карандашом. Забавно, правда?

– Не вижу ничего забавного, – пробормотал Максим. – Семигин потерял записную книжку?

– В некотором роде, да, – согласился абонент. – Семигин Иннокентий Петрович убит сегодня ночью. Найден почтальоном в своей квартире с перерезанным горлом. Давайте не будем ждать, Максим Андреевич, пока вам принесут повестку? Я жду вас через час по адресу: улица Амурская…

Следователь отключился, а Максим стоял, окаменевший, прижимая трубку к уху, как будто ждал опровержения злой шутки.

Через час он толкнул дверь под указанным номером:

– Разрешите?

Рано облысевший заморыш оторвался от выискивания знакомых букв на клавиатуре:

– Разрешаю!

«Чудеса, – изумился Максим, – экий контраст между повелительным голосом и неказистой внешностью».

– Вы – следователь Богоявленский? – уточнил он на всякий случай.

– Проходите, проходите. Не укушу. Присаживайтесь.

Максим присел.

– Итак, Максим Андреевич, – равнодушные, но не глупые глаза уставились на посетителя. – Возможно, ВЫ знаете, кто убил Иннокентия Семигина?

Судя по акцентированию на слове «вы», предыдущие посетители ответа на этот вопрос не знали.

– Я тоже не знаю, – сказал Максим. – Послушайте…

– Господин Казаченко, – заморыш огорченно вздохнул, – по этому делу уже разослано шестнадцать повесток, и это только начало. Я провел четыре допроса – одни свидетели и ни одного подозреваемого. Версиями газеты «Злоба дня» и телеканала «Фестиваль», я думаю, можно пренебречь.

Он успел, перед тем как убежать из дома, залезть на сайт новониколаевских новостей. Радикальная газетка сочла убийство Семигина «сигналом к истреблению неугодных власти журналистов». Ведущий телеканала, отражающего интересы душевнобольных, огорошил заявлением: «Журналист Семигин, по всей видимости, раскрыл тайны «триад»!» Какие именно тайны и кому он их раскрыл, не уточнялось.

– Я мог бы начать с вашей биографии, плавно перейти к воспоминаниям о покойном, ловить на противоречиях, но нет ни времени, ни желания затевать психологические игры, – признался следователь.

Опытный работник лукавил. Методики ведения допроса преподавали не только в юридических, но и в военных учебных заведениях. Нестандартное начало – способ сбить настрой. Преподаватель спецкурса называл этот прием перевертышем. «Запомните, господа курсанты, – говорил он с важным видом, – мнение, что под пыткой любой расколется, – такой же бред, как киношное «молчание в руках палачей». Заговорят когда-нибудь все, но вы же их не поговорить пригласили? Да и времени на войне хронически не хватает. Не умеете допрашивать – не помогут ни химия, ни пытки. Ставка на испуг тоже не панацея. Клиент может с перепугу умом двинуться или даже тапочки протянуть, а чаще всего – такого нафантазирует, что без бутылки не разберетесь. Клиент к допросу готов, а у вас, повторяю, нет времени держать его под замком и скрупулезно разрабатывать. Что остается? Удивить. Сломать настрой. Ждет побоев и пыток – угостите чаем с ватрушками, пожалуйтесь на тяготы службы. Верит в Гаагскую конвенцию – бейте в морду сапогом. Ждет армейского дуболома – прикиньтесь интеллигентом. Боится умных вопросов – валяйте дурака. И, только сбив клиента с панталыку, начинайте обрабатывать – чем больше подходит: пассатижами, уколами или ловлей на нестыковках».

Богоявленский как раз перешел к обработке.

– Здесь, – он ткнул тонким, с мозолью на подушечке, пальцем в экран вычислителя, – написано, что вы отставной офицер серьезного подразделения, успешны в учебе и не слишком религиозны. Это верное утверждение?

– Это верное утверждение, – подтвердил Максим.

Он не сомневался – в его досье написано гораздо больше, чем надо. Систему тотального контроля позаимствовали лет пятнадцать назад у японцев – в связи с недолгой дружбой против Северо-Американских Штатов. Позже снова задружили с Америкой против Японии, но система осталась и принялась саморазвиваться.

– Трудно поверить, что человек с вашим складом ума и образованием просто отмахнется от произошедшего. Банальности вроде «бог дал, бог взял» – тоже не ваш стиль. Поделитесь информацией. Или хотя бы предположениями.

Невозможно объяснять, что узнал от него же лично – всего лишь час назад. Тучи продолжали сгущаться. Начни он сейчас уверять, что теряется в догадках и ничего в голову не приходит – внимание полиции гарантировано. Вылезут и музейные экскурсии, и рукопись Воропаева, и пропавшие драгоценности. Стоит хоть кому-то из сыскарей проболтаться прессе – весь Малакутский уезд перекопают, как клумбу. Но если Семигина из-за клада убили? Тогда убийцы… сами проявятся?

Он вышел от следователя через полчаса, измотанный, но, в принципе, без наручников. Заставь его сейчас вспомнить, какую ахинею он нес следователю, – умер бы, не вспомнил. Он поднял руку, плюхнулся на заднее сиденье:

– Редакция «Сибирского вестника»…

На третьем этаже оформленной под старину конторы было тихо и очень неуютно. Рыженькая Камилла (романтики у нее родители) трудилась в «Сибирском вестнике» выпускающим редактором, и по всем приметам у нее с Семигиным был тихий, ни к чему не обязывающий роман. То есть Семигин думал, что не обязывающий. Камилла, похоже, думала иначе. По сморщенному личику тридцатилетней женщины было видно, что она недавно плакала.

– Извините, что беспокою вас, – принял скорбный лик Максим, – но я пытаюсь разобраться…

– В причинах смерти Кеши? – всхлипнула Камилла, выделив имя – будто убили не только его. – Но, кажется, полиция уже разбирается… Они сюда приходили… Вы считаете, что сможете разобраться лучше полиции? – она подняла на него тяжелый немигающий взгляд.

Барышня умела ставить вопросы – острием в собеседника. Даже в ситуации, совершенно не подходящей для этого.

– Не будем собачиться, Камилла, – миролюбиво предложил Максим, – меня зовут Максим Казаченко. Следователь просил меня помочь…

Женщина со вздохом покачала головой. Профессия научила отличать правду от лукавства.

– Врете вы, Максим Казаченко, как товарищ министра Ступакова на последнем заседании Законодательного собрания… Хорошо, спрашивайте.

– Он работал над чем-нибудь… опасным?

Бледная улыбка осветила лицо скорбящей.

– Можно подумать, Иннокентий служил сапером… У вас неверные представления о нашей работе, Максим. Нет, – она решительно качнула головой. – Если бы Семигин полез во что-то рискованное – я бы знала.