— Значит, тут был Пабло Гомес? Какие вещи они перегружали, ты видел?

— Ну, я особо не приглядывался. Ну, железяки какие-то. Вроде был ломик, молоток… Да, чемодан был тяжелый. Кожаная обивка, а под ней — железо.

— Почтовый кофр? — спросил русский.

— Ну да, может, и кофр, я не разбираюсь.

— Железный ящик называется кофром, — сказал Шон Прайс. — А люди, которые возят ворованные кофры в фургоне, называются грабителями. А те, кто помогает грабителям…

— Я не помогал! Они нас заставили!

— В общем, тебе трудно рассчитывать на амнистию, — сказал, вставая, Шон Прайс. — Но шанс еще есть. Только дождись шерифа. Он, может быть, и зачтет тебе помощь в задержании преступников.

— Каких преступников?

— Тех, которые покушались на убийство моего напарника.

— Мы же не знали, что он твой напарник! Он зашел, спросил про Дядю Тома, и мы подумали, что он бандит! Мы сами хотели его скрутить и передать шерифу! Мы думали, что он из шайки Дяди Тома!

— Что еще за Дядя Том? — спросил Прайс.

— Ну, мы решили, что у нас появилась какая-то новая шайка… А зачем нам новые шайки? У нас и своих до черта! Житья от них не стало, а тут еще какой-то Дядя Том!

Джерико расположился со своей бандой в одном из мертвых селений, которые были разбросаны по плоскогорью на высоких берегах Рио-Гранде. Люди покинули эти края давно, после жестокого землетрясения и многолетней засухи. В развалинах домов сейчас гнездились только змеи да осы. Единственная постройка с сохранившейся крышей — католическая церковь — дала приют разбойникам.

Даже если бы пришлось устраиваться в пещере, Уолли и там смог бы наладить жизнь, не лишенную удобств и маленьких радостей. А здесь в его распоряжении были и церковные скамейки, и почти не истлевшее тряпье, и даже родник, кипящую лужицу которого он обнаружил прямо у задней стены церкви. Довольно потирая руки, Уолли принялся за благоустройство, и первым делом соорудил широкую мягкую постель для Джерико. Потом он связал из прутьев две метлы и всучил их Индусу и Канисеро, чтобы те вымели зал. А в нише на месте бывшего алтаря он устроил отличный очаг, в котором прекрасно горели обломки скамеек.

Валяясь в своей постели, Джерико с улыбкой наблюдал за хлопотами. С таким, как Уолли, не пропадешь. У черного гиганта с изуродованным лицом никогда не было собственного дома, он с детских лет бродяжничал. То шалаш, то землянка, то тюремный барак. Но в любом его жилище были уют и порядок.

В Оклахоме, к примеру, банда жила в охотничьем поселке, и землянку Уолли издалека можно было найти среди других землянок по ярко-изумрудной траве, покрывавшей ее покатую крышу: он каждое утро метлой вычищал эту траву, словно вычесывал шерсть. А все соседние крыши были бурыми от перегнивших листьев и пыли. И в Сан-Антонио, где они жили на заднем дворе табачной лавки, Уолли живо навел порядок: перед входом приспособил железный порожек, о который все входящие вычищали свои каблуки. А кто не вычищал, тот, войдя в лавку, натыкался на суровый взгляд самого Уолли и сразу понимал, что совершил оплошность. Так что в лавке у них было всегда чисто и немноголюдно.

Врожденная аккуратность, эта неистребимая черта натуры, проявлялась у Уолли в самые неожиданные моменты. Например, когда кого-то из пленников надо было прикончить, он не стрелял и не резал, а предпочитал удар под затылок, чтобы ничего не запачкать кровью.

Уолли, наверно, не смог бы жить без Джерико. Он был слишком сильным и крупным, чтобы еще и соображать. Потому и не пытался что-нибудь придумать, а добросовестно выполнял все, что приказывал ему главарь.

Индус был совсем другим. Невысокий, жилистый, верткий, он успевал выпалить с десяток слов, пока Уолли только собирался открыть рот. Он и главаря своего понимал с полуслова. «Наверно, Индус все-таки навсегда останется городским белоручкой, — подумал Джерико, глядя, как тот неловко развозит метлой обломки по углам зала. — У него и книжка какая-то в барахле запрятана, только никто не видел, чтоб он ее раскрывал. Тайком, видно, читает. Скрывается, чтоб нас не обижать. Ничего, когда-нибудь и грамотеи мне будут нужны. А пока достаточно того, что он быстро соображает, никому не доверяет и стреляет с обеих рук. Хоть и не слишком метко, зато быстро».

— Да не пыли ты так, плешивая башка! — обругал Индуса Канисеро. — Ну кто же так метет!

Канисеро, до самых глаз заросший черной шерстью, отнял у Индуса метлу и показал, какими плавными движениями надо подметать пол, чтобы не поднималась пыль. Зануда Канисеро вечно лез ко всем со своими советами. Советы эти иногда были полезными, чаще идиотскими. С ним никто не спорил, иначе обучение могло затянуться надолго. Зато он никогда не отказывал, если его просили наточить нож. Казалось бы, нехитрое дело. Но из рук Канисеро любая железка выходила острой, как бритва. Всегда у него в кармане были несколько точильных камней и флакончик масла, и если не было другого занятия, то Канисеро сидел по-портновски, держа на согнутой коленке камень, и меланхолично водил по нему клинком.

Канисеро со своими ножами, Индус со своей мозговитой головой, Уолли со своей нечеловеческой мощью — Джерико оглядел их, чувствуя, как горячей силой наливается его сердце. С ними он может свернуть горы.

Сверху, с обвалившейся площадки колокольни посыпалась пыль. Там сидел Хью Скрипач, самый зоркий из бандитов. Он и вправду был когда-то музыкантом и колесил по городам вместе с цирковым оркестром от ярмарки к ярмарке. Вот кому ничего нельзя доверить. Даже Уолли понимает, что Скрипачу лучше не давать метлу в руки, потому что он ее или сломает, или потеряет, или проиграет в карты. Его, наверно, и из оркестра вышибли за картежные долги. Хотя он и плел какие-то сказки о роковой страсти и тайном романе с женой губернатора. Пальцы у него были длинные и ловкие, но, кроме карт, ничего удержать не могли. У него и глаза были под стать пальцам, шустрые, прекрасно приспособленные для шулерства.

— Кто-то скачет! — крикнул Хью Скрипач сверху, и его голос гулко отразился от стен церковного зала. — Семь… Нет, девять всадников! Джерико, встречай гостей. К нам едет Кривой со своими ребятами!

Джерико потянулся и сел на своей постели. Кривой был неплохим стрелком, только слишком часто старался при любом удобном и неудобном случае показать свое искусство. Один глаз у него никогда не раскрывался полностью, за что он и получил свою кличку. Вот Кривой и старался всем доказать, что его полтора глаза не мешают ему стрелять лучше всех. Те насмешники, кто пытался с ним спорить, получали в ответ неотразимые аргументы сорок пятого калибра и закрывали навсегда свои здоровые глаза. Даже сейчас, подъехав к церкви, этот богохульник принялся палить по колокольне из своего шестизарядника. Пули громко завывали, отскакивая от дребезжащего колокола.

Кривой вошел под церковные своды, широко расставив руки для объятия, и Джерико пришлось с неохотой встать с постели и сделать пару шагов ему навстречу.