– Скажите, Полин, – вернулся он к деловому разговору, – вы не возражаете, если у нас появится новый постоялец?

– На место мадам Берза?

– Скорее в свободную квартиру на втором этаже. Полин остановилась и, сложив от солнца руку козырьком, взглянула на доктора.

– Здесь вы начальник. Вам не обязательно спрашивать ни мое мнение, ни разрешение.

– И все же я спрашиваю.

– Я не напугаю пещерного человека, если спрошу, что это будет за постоялец?

– Парень Эммы ищет жилье. И я подумал, что…

Полин издала звук, напоминающий завывание волка под луной.

– Думаете, это плохая идея? – встревожился Тома.

– Прежде всего, я думаю, что это очень неосмотрительно. Вы так жаждете приблизиться к своей дочери, что подвергаете себя огромному риску, и все кончится тем, что она вас разоблачит. Поверьте специалисту по безумным затеям, ситуация в любой момент может перемениться. Доктор, сейчас самое время задать себе вопросы. Почему вы хотите предложить жилье этому молодому человеку? Чтобы следить за ним или чтобы он послужил наживкой для Эммы?

– Я не прочь был бы за ним присмотреть, но также хочу помочь.

– А если она переедет вместе с ним?

– Тогда все действительно усложнится. Я помогу ему подыскать другое жилье.

– А если, приютив его у себя, вы обнаружите, что он вам совсем не нравится?

– Я не собираюсь его судить… В любом случае за это я не беспокоюсь. Пусть ему пока не хватает зрелости, но я чувствую, он хороший парень.

Полин приблизилась к доктору, не сводя с него глаз. Тома стало не по себе. Он не понимал, что Полин собирается делать, но отступить назад не мог, поскольку рисковал превратиться из замороженного девственника в мальчика, который боится девочек. Прочтет ли она все тайны его души или расстегнет еще одну пуговицу? Его воротник, кстати, был сейчас расстегнут. Медсестра помахала пальцем у него под носом, словно хотела его пожурить.

– А вы тот еще затейник, месье Селлак. Надеюсь, вы знаете, что делаете, иначе…

В глубине фруктового сада грянул выстрел, сопровождаемый звяканьем металла. На этот раз Тома даже не вздрогнул. Зато Полин подпрыгнула от неожиданности. Довольный тем, что нашел повод для достойного отступления, доктор спокойно произнес:

– Франсис выкатил свою артиллерию. Пойду его проведаю. Пещерный человек обещает вернуться к этому разговору. Допустим, в обед?

Полин, впечатленная его самообладанием, лишь кивнула головой и посмотрела ему вслед.

– Поздравляю, Полковник. Насколько я понял, вы попали в десятку.

Месье Ланзак гордо продемонстрировал насквозь простреленную консервную банку.

– Со мной такого не случалось как минимум два месяца! Да еще с расстояния в двадцать метров!

– Браво!

– Эта маленькая вылазка на распродажу явно пошла мне на пользу. Не до такой степени, конечно, как нашему Жан-Мишелю. Непонятно, как его теперь успокоить…

– Месье Ланзак, могу я задать вам вопрос деликатного свойства, пока мы одни? Прошу вас ответить со всей откровенностью.

– Мне нечего скрывать, док. Нет, я никогда не занимался сексом втроем.

Тома чуть не задохнулся от смеха под лукавым взглядом Франсиса. Взяв себя в руки, доктор спросил:

– Мой вопрос касается голосов, о которых рассказывает Франсуаза. Вы их когда-нибудь слышали?

– Никогда. И не доверяйте ее россказням. Она славная женщина, но я помню, как через некоторое время после приезда сюда она устроила нам истерику, якобы увидев в саду зомби. Она кричала, что мимо ее окна прошел зеленый человек с вытянутыми вперед руками.

– И что это было?

– Парень из службы озеленения. Он вытянул руки вперед, потому что толкал свою газонокосилку! К тому же он весь был покрыт скошенной травой, поэтому, должен признать, выглядел своеобразно.

Мужчины дружно расхохотались, но на этот раз первым посерьезнел Франсис.

– Знаете, док, – сказал он, сменив тему, – я долго размышлял над тем, что вы придумали, чтобы сохранить вещи своей дочери, и я вас понимаю. Если бы у меня был ребенок, думаю, я сделал бы то же самое.

– У меня нет ребенка, месье Ланзак. Я его просто сделал – и все. Почувствуйте разницу. В ней и заключается моя трагедия.

– Ваша совестливость весьма похвальна. Но вы действительно считаете, что заслужили звание худшего в мире отца? Вы уверены, что все люди, имеющие детей, ими занимаются? В чем вы себя вините? За какую такую ошибку вынесли себе приговор? Теперь, когда я знаю о вашей дочери, я лучше вас понимаю. Вас гложет чувство вины, и мне вас жаль. Позвольте мне рассказать вам кое-что: когда я работал инструктором по стрельбе, я повидал немало самых разных молодых людей. Из самых разных уголков Франции, из всех социальных слоев. Поднабравшись опыта, я начал разбираться, кого из них близкие поддерживали, а кто был предоставлен сам себе, кто был чист душой, а кто прогнил насквозь. Многие качества зависят от природы, и тут уж ничего не попишешь, но от нас дети тоже кое-что получают. Не только от своих родителей, но от всех тех, кто встречается им на пути, кто закаляет их или делает слабее. Однажды мне попался необычный новобранец. Парень прекрасно влился в коллектив, был хорошим товарищем. Хоть у него и не было особых способностей, все компенсировали готовность и желание трудиться. Меня удивляло, что он никогда не ходил в увольнительные. Он не бросался к грузовикам, отвозившим солдат на вокзал в пятницу вечером. В выходные он предпочитал оставаться один в казарме, а не возвращаться домой, как его товарищи. Я догадывался, что у него какие-то проблемы, но особо не вникал. Я был молодым сержантом и говорил себе, что меня это не касается. Несколько недель спустя он все-таки уехал домой и больше не вернулся. В понедельник утром он не явился на поверку. Его отец выстрелил в него из своего охотничьего ружья. Я до сих пор корю себя за свое равнодушие и буду корить до конца своих дней.

Франсис взволнованно добавил:

– Доктор, нам зачтется то, что мы делали осознанно. Грех – закрывать глаза, прятать голову в песок. Вы ничего не сделали для своей дочери, потому что не знали о ней. Она жива, вы тоже. История еще не окончена. Но не пытайтесь вернуть прошлое. Я разговаривал с ней, док, я наблюдал за ней. Эта малышка росла в любви, и я уверен, она хорошая девочка.

У Тома перехватило дыхание. Он прошептал:

– Вы видели ее вблизи дольше, чем я за всю жизнь.

– Не терзайтесь угрызениями совести, док. Никогда. Они – ржавчина для сердца.

– У вас у самого они есть.

– У меня их тонны. Но в моем возрасте это не столь важно. Мое ржавое сердце уже мало что волнует.

– Я в этом не уверен.