— Значит, ты трус.

— Довольно, — вмешался Азек. — Сойдемся на том, что мы добились желаемого результата. Теперь нужно…

Собек вскинул голову.

— Все… прах… — произнес он.

Последние сигилы на стенах вспыхнули и обратились вихрем эфирного пламени. Могучие волны Великого Океана хлынули в зал со злостью ревнивца, явившегося забрать то, что принадлежит ему.

Глаза практика вылезли из орбит, рот неимоверно широко растянулся под треск лопающихся хрящей и сухожилий. Выдох рванулся из глотки Собека с ревом раскаленного дуновения плавильной печи.

Ариман развернул Хатхора Маата к себе.

— Что происходит?

— Я ничего не делал! — рявкнул павонид, отстраняясь.

В глазницах практика блеснул вишнево-алый свет, и его плоть запылала таким жаром, что Пентху пришлось отступить. Пока Собек бился в конвульсиях, сотрясая контейнер, его лицо обугливалось изнутри; легионер жалобно вопил, претерпевая невозможные страдания. Кости срастались вместе или ломались от жара, следуя плану нового жуткого преображения. Огонь, горящий в глазах несчастного, достиг ослепительной яркости.

Воин испустил последний пронзительный стон — крик, что разнесся по всей Планете Чернокнижников.

В зале воцарилась тишина, нарушаемая только тихим шелестом, с каким песок пересыпается в часах.

Подняв взгляд, Азек познал отчаяние.

Собек исчез. Остался лишь доспех, разбитый и расколотый силами, которые уничтожили его хозяина. Из трещин в броне струился прах настолько мелкий, что ни в одном крематории не смогли бы так тщательно сжечь человеческое тело.

Когда все содержимое лат высыпалось, вокруг сабатонов образовались серые наносы. Своенравные ветра разметали их, и духовное присутствие Собека в этом мире утихло, будто виноватый шепот.

— Не понимаю… — проговорил Ариман.

— Что тут непонятного? — бросил Пентху. — Вы убили его.

— Нет, у него была иная судьба, — возразил Азек, не желая признавать поражение. — Я бы прозрел подобное, но видел только преобразование плоти Собека и то, как он возвращается к нам.

Ариман почувствовал, что в башне возник кто-то могущественный, за мгновение до того, как гость заговорил.

— Тебя обманули, сын мой, — сказал Магнус.

Он внезапно возник среди легионеров — Алый Король во всем блеске своей мудрости, в сиянии золотых одеяний, в пернатом плаще. Красная кожа, пронзительный взгляд… и то же одеяние, в котором он встретил сожжение Просперо.

Азек понимал, что должен рухнуть на колени, пасть ниц перед отцом и молить о прощении, но остался на ногах. Разве самоуничижение поможет избежать гнева примарха? Успех оправдал бы поступок воина, но неудача обрекла его на гибель так же неотвратимо, как и Собека.

— Мой господин, — произнес Ариман.

— Ты ослушался меня, Азек.

— Господин, нам почти удалось. Мы едва…

— Молчать! — взревел Магнус, и ураган его ярости обрушил стены цитадели. Небо до горизонта заполнили грозовые тучи, небесные воплощения неистовства Алого Короля. — За измену я должен казнить тебя на месте!

— Если я совершил предательство, пытаясь спасти жизни моих братьев, обреченных вами на смерть, то вы вольны называть меня изменником, — отважно парировал Ариман, сознавая, что ему нечего терять. — Поступайте со мной, как вам угодно.

Корвид ощутил, как его окружает безграничная мощь примарха — мощь, способная в мгновение ока раздавить легионера и вышвырнуть из бытия.

— Азек, ты еще поплатишься за гибель Собека, — пообещал Циклоп, — но сейчас Амон нуждается в помощи твоего… кабала.

Уяснив, что сегодня он не умрет от руки отца, Ариман облегченно выдохнул. Убийственная сила Великого Океана схлынула, и воин кивнул.

— Как прикажете. Мы отправимся в Обсидиановую Башню.

— Нет, Амон не там.

— Тогда где же?

— Идите в руины Тизки, — велел Магнус. — К последним мгновениям рока Просперо.

«Громовой ястреб» приземлился на засыпанное черным пеплом кладбище.

Посадочные полозья взметнули костяную муку и пробудили шепотки, что дремали под ржавыми каркасами сгорбленных пирамид. Двигатели, выдыхая синее пламя из сопел, недовольно ворчали, упрямо стараясь поднять машину в воздух.

Транспортник не желал находиться здесь.

Как и Ариман, но у того не было выбора.

Неудача с Собеком лежала у него на душе тяжким грузом: воина мучила не столько смерть практика, сколько тот факт, что поражение настигло их уже после кажущейся победы над перерождением плоти.

«В чем он ошибся? Где следовало бы поступить иначе?»

Корвид уже много раз воспроизвел в уме мрачную картину превращения Собека в груды косного праха, но ответов так и не нашел. Во время ритуала Азек следовал всем указаниям «Книги Магнуса», применял каждую крупинку сведений, полученных в ходе опытов на мутировавших телах предыдущих жертв проклятия.

Очевидно, он что-то забыл или не учел какой-либо решающий фактор. Какая-то крошечная неточность в базовой подготовке критично повлияла на исход обряда.

Так или иначе, с анализом придется подождать.

Десантная аппарель неохотно опустилась, и в корабль ворвались жаркие, гонящие песок ветра. В сумеречном небе сражались молнии; Ариман почувствовал вкус озона и запах горелого металла, ощутил на языке сухой человеческий прах.

При виде разрушенной Тизки у легионера защемило в груди.

По истерзанной бурями пустоши, покрытой черной пылью, были разбросаны изъеденные ржой развалины — пирамиды братств, заброшенные руины, где обитали призраки воспоминаний о гибели города. После колдовского перемещения с Просперо их взаимное расположение изменилось. Раньше каждое исполинское здание находилось в собственном районе, но сейчас они сбились в кучу, словно решили умереть вместе.

Над всеми ними возвышалась пирамида Фотепа.

Даже разгромленная, она сохранила величие.

Обнаженный стальной каркас двухкилометровой высоты покорежился и смялся во время беспощадной переброски. Что примечательно, большая часть стекол уцелела, и теперь сверкающие прозрачные клинки, прикипевшие к скелету строения, отражали тошнотворные блики заточенного в здании света.

Кроме пирамид, после гибели Просперо здесь возникли и другие сооружения, но их уже замело грудами золы и стонущего пепла, из которых торчали лишь выветренные обломки мраморных колонн.

Азек представил себе прежнюю Тизку. Перед его мысленным взором возник залитый солнцем мегаполис из отполированного камня и стекла, просвещенный и преуспевающий город, населенный десятками тысяч образованных, здоровых и довольных жизнью людей. Ариману вспомнились продуктовые рынки на площади Оккулюм, где пахло свежей жареной дичью с горных склонов, медовыми чаями и всевозможными специями, вручную собранными в экваториальном поясе Просперо.