Дорожка вела на запад, в сторону от того места, куда направлялась Нора. Сверившись с картой, она, чуть поколебавшись, решила идти напрямую через лес и, сойдя с тропинки, стала пробираться сквозь заросли.

Земля под ногами круто уходила вверх, ее поверхность была усеяна выходящими на поверхность гнейсами. Нора карабкалась по склону, хватаясь за кусты и торчащие из земли пеньки. Руки у нее стали мерзнуть, и она пожалела, что не взяла с собой перчатки. Споткнувшись, она упала на каменистую землю. С проклятием поднявшись на ноги, стряхнула с себя листья, подняла сумку и прислушалась. Ни перепархивания птиц, ни возни белок, только тихое дуновение ветра. В воздухе стоял запах палых листьев и влажной земли. Через минуту она двинулась дальше, все сильнее ощущая скрытую враждебность лесного безмолвия.

Конечно, это было безумие. Темнело гораздо быстрее, чем она ожидала. Сумерки все сгущались, и на небе появился отблеск огней Манхэттена. На его фоне черные стволы деревьев казались нереальными, словно на картине Магритта, где свет неба растворяется в непроглядной темноте земли. Впереди показалась вершина хребта с призрачными силуэтами деревьев. Нора устремилась вперед, из последних сил карабкаясь по склону. Выбравшись наверх, она остановилась, чтобы отдышаться. Перед ней тянулся покосившийся от времени забор из проржавевшей металлической сетки. Нора легко нашла в нем прореху и оказалась на той стороне. Обогнув несколько валунов, она резко остановилась.

Перед ней открылся вид, от которого захватывало дух. Нагромождение камней под ногами круто обрывалось вниз, кончаясь лишь у кромки воды. Она находилась на самой высокой точке Манхэттена. Далеко внизу чернела река Гарлем, несущая свои воды в Гудзон, мерцавший серебром в свете восходящей луны. За Гудзоном возвышались береговые скалы Джерси, казавшиеся черными на фоне закатного неба. Через Гарлем изящной дугой перекинулся мост, по которому проходила Гудзоновская автострада, стрелой вонзающаяся в Бронкс. По ней тек нескончаемый поток желтых огней — жители пригородов возвращались домой после работы. За рекой был виден Ривердейл, густо поросший лесом. К востоку от реки смутно вырисовывались кварталы Бронкса изрезанные дюжиной мостов. Это было изумительное зрелище, поражающее своим геологическим размахом: обширное живописное полотно, на котором первозданная красота природы органично соединилась с причудливым городским пейзажем, сложившимся в течение веков.

Но Нора недолго наслаждалась этой картиной. Посмотрев вниз, она увидела кучку грязных кирпичных строений, затаившихся в чаще леса. Они располагались на плоском островке земли как раз на полпути между ней и замусоренным берегом реки. С вершины горы туда было не добраться. По правде говоря, Нора вообще не представляла, как туда можно попасть, хотя между деревьями виднелась асфальтовая дорога, которая, возможно, вела на Индиан-роуд. Глядя на поселок, она подумала, что в густом лесу его практически невозможно заметить: ни с автострады, ни с берега, ни с холмов на противоположном берегу реки. В центре поселения возвышалось здание, превосходившее размерами остальные постройки. Очевидно, это была церковь. К ней прилепилось множество пристроек, в результате чего она стала совершенно бесформенной. Вокруг теснились маленькие деревянные домишки, разделенные узкими проходами.

Это был Вилль, которому хотел посвятить свою последнюю статью Билл и который, как он считал, был главным местом жертвоприношений в Нью-Йорке. Нора смотрела на поселок со смешанным чувством страха и любопытства. Огромное здание в центре выглядело как во времена покупки Манхэттена: обветшавшая постройка из потемневшего дерева и кирпича с коротким толстым шпилем, возвышавшимся над массивной двускатной крышей. Нижние окна были заложены кирпичом, сквозь потрескавшееся стекло верхних пробивался тусклый желтый свет свечей. Залитый лунным светом поселок, казалось, дремал, погружаясь во тьму всякий раз, когда луна скрывалась за тучами.

Глядя на мерцающие огоньки, Нора все более осознавала, безрассудность своей затеи. Зачем она пришла сюда — посмотреть на кучку домишек? Что можно сделать здесь одной? Почему она так уверена, что тайна смерти ее мужа находится здесь?

Над Виллем стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев, трепетавших на ночном ветру.

Нора почувствовала озноб. Запахнув пальто, она пошла назад, возвращаясь к свету и теплу городских улиц.

— Здесь почему-то всегда туман, — заметил д’Агоста, когда «роллс-ройс» въехал на однополосную дорогу, пересекавшую Малый Губернаторский остров.

— Должно быть, это с болот, — отозвался Пендергаст.

Д’Агоста посмотрел в окно, Вдоль дороги действительно тянулись заросли тростника и рогоза, над которыми поднимались малярийные испарения. На фоне ночного Манхэттена этот пейзаж выглядел несколько чужеродно. Проехав по аллее из высохших деревьев, они очутились перед железными воротами, на которых красовалась бронзовая табличка:

«Маунт мерси»

Больница для невменяемых преступников.

Машина остановилась у небольшого домика, из которого вышел охранник в форме.

— Добрый вечер, мистер Пендергаст, — приветствовал он спецагента, ничуть не удивившись столь позднему визиту. — Вы к мисс Корнелии?

— Добрый вечер, мистер Гот. Да, у нас назначено свидание.

Ворота со скрежетом открылись.

— Приятного вечера, — улыбнулся охранник.

Проктор направил машину к главному корпусу — огромному готическому зданию из бурого кирпича, окруженному густыми старыми елями, склонявшимися под тяжестью собственных ветвей.

Через несколько минут они уже шли по длинным коридорам больницы, сопровождаемые местным доктором. «Маунт мерси», в прошлом самая большая туберкулезная клиника Нью-Йорка, была преобразована в больницу для убийц и других опасных преступников, которых признали невменяемыми.

— Ну, как она? — спросил Пендергаст доктора.

— Все так же, — коротко бросил тот.

К ним присоединились два санитара, после чего все долго шли по пустынным коридорам, пока не остановились у стальной двери с зарешеченным окном. Один из охранников отпер дверь, и вся компания вошла в так называемую «тихую» комнату. Д’Агоста хорошо помнил это место — в январе он приходил сюда вместе Лаурой Хейворд. Казалось, что с тех пор прошла целая вечность, но здесь все было по-прежнему: голые зеленые стены и пластиковая мебель, прикрученная болтами к полу.

Санитары скрылись за тяжелой металлической дверью в глубине комнаты, и вскоре один из них вывез оттуда кресло-каталку, в котором сидела старая дама. Одета она была с викторианской строгостью — в черное платье из тафты, отделанное черным кружевом, однако под ним д’Агоста заметил смирительную рубашку.

— Поднимите мне вуаль, — недовольно скомандовала дама.

Один из санитаров выполнил ее просьбу. Из-под вуали показалось морщинистое злое лицо. На д’Агосту уставились маленькие черные глазки, в которых было что-то змеиное. Она саркастически улыбнулась, давая понять, что помнит его. Потом перевела взгляд на Пендергаста.