– Почему не было? – обиделась Татьяна, хотя она и правда никогда не теряла головы от чувств.

– Потому что ты бы тогда так не говорила.

– Жень, посмотри на это по-другому. Тебе сейчас не просто…

– Замолчи, пожалуйста, я знаю все, что ты скажешь, – оборвала ее Женька. – Замолчи. Не хочу. Только не сейчас. Я и сама все знаю.

Женькин муж бросил буддистку и приехал за ней и сыном. Они перебрались к очередным знакомым, и Татьяна ее не видела некоторое время. Увидела опять в кафе. Женька сидела с мужем и сыном. Смеялась. Татьяна решила пройти мимо, сделав вид, что не заметила. И только обернувшись, поймала Женькин взгляд: та смотрела на дорогу – бездумно, безумно. Как будто искала в толпе знакомую походку. Знакомую рубашку, лицо, спину. Взгляд загорался в надежде и потухал, когда оказывалось, что он – не тот. Не он.

* * *

Это местечко не было рассчитано на маленьких детей, что удивляло Татьяну. Во всем городке она не нашла ни детской площадки, ни сломанных качелей, ни ржавой лесенки. Даже футбольного поля не было – дети играли в мяч на школьном пятачке или на лужайке перед церковью. Детей в городке вообще было мало.

Хотя именно в этом месте Татьяна хотела бы оказаться в старости. Мягкий климат, вынужденная физическая нагрузка от хождения по горам, море и натуральные продукты – чего еще желать? Идеальные условия для долгожителей. Все «старики», как мысленно называла их Татьяна, приходившие на пляж, были в отличной форме – подтянутые, поджарые, крепкие.

Однажды случился переполох. Местное комьюнити собралось на берегу и что-то бурно обсуждало. Оказалось, что пропала восьмидесятилетняя Елизавета Ивановна. Уплыла минут сорок назад и не вернулась.

– Это какая? – тихо спросила Татьяна у стоявшей поблизости женщины.

– В розовой резиновой шапочке, – прошептала в ответ та.

Татьяна хорошо помнила эту старушку, приходившую на пляж очень рано и плававшую при любой погоде и температуре воды. Плавала она, надо признать, отлично, подныривая под заградительные буи. Все знали, что она плавает до дальнего камня – минут пятнадцать, если плыть быстро.

– Поплыву за ней, – сказала женщина лет пятидесяти, дочь Елизаветы Ивановны, и решительно вошла в воду.

Прошло еще сорок минут.

– Вы не присмотрите за Севой? – подошла к Татьяне молодая женщина с маленьким мальчиком. – Сплаваю за ними. Я быстро.

Татьяна кивнула и взяла за руку Севу. Молодая женщина, как она догадалась, была внучкой Елизаветы Ивановны.

Еще через полчаса весь пляж только и говорил, что о Елизавете Ивановне.

– Надо на лодке идти, – сказал Владимир Иванович, в прошлом капитан дальнего плавания.

– Врача возьмите! – крикнула какая-то женщина.

– Где мы сейчас врача найдем? – махнул рукой Владимир Иванович.

– Надо за Димой сбегать. Он же врач, – предложила Татьяна.

Кто-то побежал за Димой.

– Луна убывает, опасное время. Я сегодня тоже как дурная хожу, давление, – проговорила еще одна дама.

– Елизавета Ивановна – сердечница, – отозвался кто-то с дальнего лежака.

– А у ее дочери – давление, – вставил кто-то.

Владимир Иванович взял на себя руководство спасательной операцией. Он выводил лодку в море, требовал, чтобы Дима надел спасательный жилет, просил соблюдать спокойствие.

– Я к маме хочу! – заплакал Сева.

– Привезем мы твою маму, – строго сказал Владимир Иванович.

Резиновая лодка, преодолевая волны, завернула за камни.

На пляже было непривычно шумно. Паника нарастала. Вновь пришедшим рассказывали, что утонула бабуля-сердечница, да к тому же с давлением. А следом за ней утонула и дочь, у которой на глубине свело ногу (откуда взялась эта версия?), и внучка, которая не смогла вытащить двух женщин. И вот теперь маленький Сева остался сиротой. То есть еще не остался, но наверняка останется, потому что луна убывает. И вообще в прошлом году двое здесь утонули, прямо на этом пляже.

Еще через пятнадцать минут народ бился в истерике.

– Едут! Плывут! – послышался женский голос.

Резиновая лодка почти наполовину ушла под воду под весом пассажиров. В лодке сидели все три женщины. Диму рвало. Капитан дальнего плавания ругался матом так, что заглушал звук прибоя.

Когда все оказались на берегу, народ обступил женщин в ожидании подробностей.

Оказалось, что сначала выловили внучку Елизаветы Ивановны, которая доплыла до дальнего буйка и дальше не смогла – устала бороться с течением. Она зацепилась за буй и рыдала в голос. Потом увидели и дочь, которую течением прибило к скале. Она распорола, вылезая на камни, ногу, но в целом была в порядке.

Елизавету Ивановну подобрали на самом дальнем диком пляже. Она к нему уверенно гребла. Правда, уже по-собачьи.

– Мы сейчас вас вытащим! – закричал ей Дима.

– Не надо меня вытаскивать. Я отлично плыву. Просто моя скорость чуть меньше скорости течения, вот меня и прибило, – ответила Елизавета Ивановна.

Дима из-за шума лодки и волн ничего не услышал.

– Не волнуйтесь, мы вас спасем! – крикнул он.

– Я не волнуюсь, – рассердилась Елизавета Ивановна, – это вы мне мешаете плыть!

– Поднимайтесь на борт, – строго велел Владимир Иванович.

Елизавету Ивановну вытаскивали долго – она никак не могла закинуть ногу в лодку.

– Давайте мы вам веревку бросим, вы зацепитесь! – кричал ей Дима.

– Не нужна мне ваша веревка, – ругалась Елизавета Ивановна, но за веревку зацепилась. Впрочем, идея была плохой – из-за волн бабуля все время оказывалась под водой.

– Вы меня утопите! – закричала она, откашлявшись. – Лучше б я сама утонула!

– Елизавета Ивановна, пожалуйста, – умолял ее Дима. – Давайте еще разик попробуем вас в лодку затащить.

– Как вы мне все надоели! Никакого покоя! Даже в море меня достали! – ругалась бабуля, которую все же удалось затащить в лодку. – Плыла себе, никого не трогала, пешком бы дошла с пляжа.

Ее дочь сидела в некотором ступоре и рассматривала свою ногу, осторожно трогая окровавленный бинт. Внучка Елизаветы Ивановны, в которую Дима влил водки, продолжала плакать. Самого Диму опять мутило. Владимир Иванович молчал и управлял лодкой так, как будто стоял за штурвалом крейсера.

Когда паника улеглась и все стали медленно расходиться, продолжая обсуждать происшедшее, дочь Елизаветы Ивановны вдруг подскочила, забыв про больную ногу, сорвала с головы матери купальную шапочку, в которой та так и сидела, побежала на пирс и закинула ее далеко в море.

– Все! – крикнула она шапочке.

Внучка уже не плакала. Она целовала Севу, который пытался вырваться из материнских объятий, и подвывала. Дима молча наливал водку в рюмку, выпивал залпом и снова наливал. Владимир Иванович привязал лодку и еще долго сидел в шезлонге, глядя на вдруг успокоившееся море. Волны мучили резиновую шапочку, которая билась о камни, цеплялась розочками, но ее опять сносило на глубину.