– Султан…

– Иду, – отрезал Насир.

Мужчина, вздрогнув, поспешил за дверь.

Насир тем временем, соскользнув с кровати, направился в примыкающую к комнате уборную. Живот громко урчал от голода, но, закончив одеваться, Насир понял, что времени на завтрак не осталось. Султан не терпел опозданий.

Но что бы изменило опоздание?

Матери в живых больше не было. Кульсум потеряла самое ценное богатство. Но, как бы велики ни были потери, что-то всегда оставалось. Султан мог вырезать глазные яблоки Кульсум, содрать ногти сыну Хайтама. Султан Гамек всегда умел сделать так, чтобы у жертвы осталось одно желание – желание умереть.

Стараясь успокоить тревожное дыхание, Насир сосредоточился на тихих шагах. Когда громоздкие двери тронного зала со скрипом открылись, за ними показался восседающий на Позолоченном Троне султан, принимающий эмиров. Отец никогда не спал. Всегда работал, всегда оставался начеку.

Насир ждал в дверях даже тогда, когда эмиры, проходя мимо, осыпали его насмешками, гордясь, что им султан оказал внимание раньше, чем наследному принцу.

Как только отец и сын остались наедине, Гамек внимательно рассмотрел одежду Насира.

– Куда-то направляешься?

– Ты вызвал меня. Я думал, предстоит новое задание, – ответил Насир, слишком поздно осознав свою ошибку.

– Сколько раз я велел тебе не думать?

Насир стиснул челюсти, но тут же расслабился.

– Мне переодеться?

– Мне всё равно, что на тебе надето, мальчик, – отчеканил султан.

«Мне всё равно», – эхом отозвалось в ушах.

– Поешь и приходи в мои покои. Поторопись.

На какое-то мгновение Насир так и застыл на месте. Султан только что велел ему позавтракать.

Удивление, должно быть, отчётливо отразилось на лице Насира, потому что Гамек громко усмехнулся:

– Голод омрачает ум, а твоя голова нужна мне ясной, чтобы слова не вылетели из твоей дырявой памяти.

Конечно. Как он мог подумать, что отца беспокоит его состояние?

* * *

На этот раз Насир надел на голову серебряный обруч. Едва стражник впустил принца в покои, пульс Насира участился. Комната выглядела точно так же, как и днём ранее. Даже жалкая кочерга после встречи с Хайтамом осталась на прежнем месте.

Отдёрнув занавес, Насир попал в небольшую комнату, где султан Гамек развалился на подушках, скрестив ноги и играя с медальоном на шее. Насир перевёл взгляд на другой проём, за которым виднелась кровать с пологом цвета слоновой кости и серебряными цветами. Насир замер.

– В чём дело? – полюбопытствовал султан.

Насир не желал отвечать.

– Я не приходил сюда с тех пор…

– Как она умерла, – жёстко продолжил Гамек.

Вздохнув, Насир одарил отца пристальным взглядом. Выжидательным. Любопытным. И на мгновение заметил крохотный надрыв в этих серых, будто каменных глазах. Однако печаль исчезла до того, как Насир успел её уловить.

Он опустился на колени, и мгновение разлетелось вдребезги.

– Ты отбываешь завтра, – объявил султан.

– Куда?

– На Шарр.

Если Гамек ждал удивления, сын ничем его не выдал. «Порочный» – слишком мягкое описание Шарра, места, где сам песок сулил смерть. Тем не менее, понимая, что скоро окажется на просторах острова, Насир ощутил странное чувство. Логика подсказывала, что теперь ему будет чего опасаться. Теперь не он – самая большая угроза. Не он станет диктовать условия.

Вот только Насир перестал прислушиваться к логике ещё в те времена, когда умерла его мать.

– Серебряная Ведьма отправляет на остров Охотника из Деменхура, чтобы найти утраченный Джаварат – книгу, которая вернёт волшебство.

Значит, Хайтам не ошибся в предположении. Из открытых окон донеслось дуновение ветра, сухое и мёртвое, как и вся Крепость Султана.

– Охотник есть даира. Компас. Охота в Арзе довольно сложна, но ещё сложнее – найти обратную дорогу. На кону стоит волшебство, сын. Даира обладает редчайшей способностью. Стоит ему настроить ум на нужную цель, как дорога сама ведёт его. Сомневаюсь, что Охотник знает о своих силах, иначе он не стал бы так опрометчиво себя раскрывать. Воины, которых я послал за ним, так и не вернулись из леса. – Султан задумчиво потёр бороду. – Значит, придётся ловить его на острове. Используй его, чтобы отыскать Джаварат, и убей на месте. Убей каждого, кого ведьма отправит на поиски.

Убить, уничтожить. Просьба, которая изгнала логику из разума Насира.

– Но ведь волшебство… – попытался он.

– Я спрашивал твоё мнение? – перебил султан.

Насир был для Гамека лишь мальчиком на побегушках. Вряд ли султан стал бы рассказывать ему о собственных планах. Сын, по его мнению, не заслуживал большего.

Но как? Как Охотник может обладать волшебными силами, если волшебства в Аравии не существует? Если известно, что призываемое Гамеком пламя рождено давно запрещённой магией крови. Никто в Деменхуре – самом нравственном халифате – не касался её и не мог коснуться.

Это означало, что исчезновение волшебства имело более веские причины.

– Ведьма меня обманула, – продолжил султан. – Нельзя, чтобы книга попала ей в руки. Если мои предположения ошибочны, а Охотник – не более чем целеустремлённый юноша, не медли с решением.

«Не медли с решением». Невинная формулировка, подразумевающая «убить и покончить с этим».

– Ты меня понял?

Насир кивнул. Султану было неважно, согласен он или нет.

– Но почему я? Почему не солдаты?

Возможно, Насир и считался единственным, кто безмолвно выполнял приказы султана, но как можно было ожидать от него успеха на острове, с которого не вернулись даже Сёстры Забвения?

– Ты – лишь стратегический вариант. Мы имеем дело с ненадёжной ведьмой, а не со смертным соперником.

«Действительно, ненадёжной».

Насир, подумав о занавесках цвета слоновой кости, усомнился, что султан спит в той кровати.

– А если я откажусь? – Слова сорвались с губ прежде, чем он успел их остановить.

– Тогда служанка потеряет ещё несколько частей, – незамедлительно гаркнул султан. – Ещё есть варианты в виде мальчишки с Дар аль-Фавды и сына Хайтама. Идеи у меня всегда найдутся, ибо ты любишь брать под опеку больные души. Думаешь, я слеп? Ты слаб. Жалок. И, пока ты не убьёшь гноящуюся в сердце тошнотворную мягкость, ты никогда не будешь достоин зваться моим сыном.

Гнусные слова отца эхом отдавались в тишине.

Были времена, когда Насир был достойным сыном, а султан – человеком, которого он называл Бабой. Казалось, в душе Гамека таилось что-то, что разрушало близкого и любимого Насиром человека. Он бы сделал всё, что угодно, лишь бы мельком увидеть в глазах отца прежний блеск. Хотя бы лёгкий намёк на признательность.