Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если поведать Камню терпения о своих печалях, начнут твориться удивительные вещи. Если печаль столь велика, что Камню терпения не вынести этого горя, он раздуется и лопнет. А если печаль, напротив, не столь велика, а о ней говорят как о большой беде, то Камень терпения не раздуется, а раздуется тот, кто говорит. И если никто не избавит его от заклятья, он лопнет. Так что встань за дверью служанки и послушай, что она будет говорить. Мало кто знает о Камне терпения – видать, служанка твоя непростая девица и ей есть что рассказать{121}.
Можно ли представить себе что-то более безжизненное и бесчувственное, чем камень? Идея Камня терпения – камня, который все же проникается сочувствием к людским горестям, если они настолько ужасны, что могут заставить даже его раздуться и лопнуть, – гениальна в своей выразительности. Естественно, Нури Хадиг делится с камнем своими бедами, и мы получаем типичный для народных сказок сокращенный пересказ тех событий, о которых мы уже знаем, но теперь с точки зрения самой героини.
– Камень терпения, – сказала она, – я была единственной дочерью у богатых родителей. Мать моя была красавицей, но, к несчастью, я была еще прекрасней. Каждое новолуние мать спрашивала луну, кто красивей всех на свете. И луна всегда отвечала, что моя мать красивей всех на свете. Но однажды мать снова спросила луну, кто красивей всех на свете, а луна ответила, что Нури Хадиг красивей всех на свете. Мать рассердилась, да так, что велела отцу увести меня из дома, убить и принести ей рубашку в моей крови. Но отец не смог поднять на меня руку и отпустил меня. Скажи мне, Камень терпения, кто из нас терпеливей – ты или я?
Камень терпения начал раздуваться. Девушка продолжала:
– Когда отец оставил меня, я пошла куда глаза глядят, и вдруг увидала вдали этот дом. Я подошла к нему, и стоило мне коснуться двери, как она распахнулась сама собой. Я вошла, и дверь тотчас захлопнулась и больше не открывалась целых семь лет. В доме я обнаружила красивого юношу. Неведомый голос велел мне готовить для него еду и заботиться о нем. Я так и делала четыре года, день за днем, ночь за ночью, одна-одинешенька, и никто не слышал моего голоса. Скажи мне, Камень терпения, кто из нас терпеливей – ты или я?
Камень терпения еще немного раздулся.
– Однажды прямо под моим окном остановился цыганский табор. Я так истосковалась за эти годы, что купила у них девчонку-цыганку и подтянула ее на веревке в окно, сюда, в место моего заточения. Теперь мы стали по очереди ухаживать за заколдованным юношей: в один день она готовила для него еду, а в другой я. И вот, три года спустя, когда цыганка обмахивала юношу опахалом, он проснулся и увидал ее. Он принял ее за ту, что заботилась о нем все эти годы, и назвал ее своей невестой. А цыганка, та, кого я выкупила и считала своим другом, не сказала ему ни слова обо мне. Скажи мне, Камень терпения, кто из нас терпеливей – ты или я?
Этот рассказ в рассказе дублирует основное повествование, но также представляет нам новый взгляд на события и новый тип слушателя, поскольку Камень терпения служит примером сочувственного поведения и напоминает аудитории, что истории бывают болезненными и эмоционально заряженными. Сказка – не просто интеллектуальное упражнение по выстраиванию вероятных сценариев («А что, если?»), она также содержит элемент магического: камень, раздувающийся от жалости. Рассказывая историю, можно передать другим боль, страдание и ощущение несправедливости. И принц, подслушав исповедь девушки, тотчас же охотно признает опасность полузнания: «Я не ведал всей правды». В итоге цыганку снова делают прислугой (создавая тем самым почву для новой истории о несправедливости), а Нури Хадиг выходит замуж за принца.
Камни терпения – большая редкость в европейском и англо-американском фольклоре, хотя немецкая поговорка о растроганном до слез камне (etwas könnte einen Stein erbarmen) предполагает, что между глухим молчанием холодного твердого камня и добрым, кипучим теплом человеческого сочувствия пролегает глубочайшая пропасть. В персидском фольклоре тоже есть сказка «Сингэ сабур» («Камень терпения»), и ее заглавный герой представляет собой самого участливого слушателя на всем белом свете. Этот камень, вместилище всего существующего в мире сострадания, впитывает в себя горе тех, кто вынужден нести чудовищное бремя невзгод. Он приносит себя в жертву, разламываясь на куски от скорби, которая иначе разорвала бы его собеседника-человека.
Образ Камня терпения проник в Армению, но другие темы и мотивы персидской сказки о многострадальной деве загадочным образом мигрировали также и в европейский фольклор. В 1966 г. Хафизулла Багбан записал сказку «Семидесятилетний труп» со слов 30-летней домохозяйки по имени Хайя из города Герат в Афганистане{122}. В течение следующих 10 лет Багбан записал еще две версии этого же сюжета, что позволяет судить о его широком распространении. В европейских же вариантах элементы этой сказки перестраиваются, как в калейдоскопе, чтобы лучше отвечать культурным представлениям местной аудитории. Но порой в них кроется ключ к разгадке не вполне понятных деталей этих сказок. Почему, к примеру, героиня «Гусятницы» рассказывает о своих бедах не чему-нибудь, а железной печке? Мы найдем ответ, если взглянем на дальнего «родственника» этого сюжета – афганский рассказ о старом трупе.
У торговца терновником была дочь. В его отсутствие она всегда смирно сидела дома и пряла хлопок. Однажды на стену у их двора садится соловей и говорит, что ей суждено выйти замуж за семидесятилетний труп. На следующий день торговец с дочерью отправляются к родственникам. По дороге у них заканчивается вода, и дочь заходит в крепость: там она наполняет кувшин, но найти выход уже не может. Она принимается плакать, и тут распахивается окно, открывая ей доступ в семь комнат. В седьмой комнате и лежит упомянутый труп, весь утыканный иглами. Девушка велит рабыне вытащить из трупа все иглы, кроме одной, и платит ей за труды, но дерзкая рабыня вынимает все иглы сразу. Труп оживает, женится на рабыне, а прядильщицу делает своей второй женой. Здесь мы наблюдаем ту же смену ролей (царевна и служанка, красавица и цыганка), которая встречается в европейских сюжетах.
Как и в других сказках (например, «Красавица и чудовище»), героиня не предъявляет особенных претензий: она просит «труп» привезти ей из поездки за подарками для первой жены Камень терпения и нож с черной рукояткой. Отыскав эти вещи, «труп» узнает о том, что ему следует проследить за их использованием: «Она залезет в печь и закроется заслонкой. Там она расскажет [камню] всю свою историю от начала до конца. А потом зарежется [ножом]». Последовав совету, «труп» садится возле печи и подслушивает историю прядильщицы. И какова же его реакция? Придя в ужас от коварства первой жены, он привязывает ее за волосы к лошадиному хвосту и подгоняет скакуна, чтобы женщину в конце концов «разорвало на куски». Затем он покрывает ее череп серебром и делает из него чашу для питья. Когда правда раскрывается, героине выпадает «удача» выйти замуж за семидесятилетний труп – и остается лишь надеяться, что восстановление справедливости преобразовало его не только ментально, но и физически: «Господь исполнил их желание».
А что, если семидесятилетний труп и есть камень терпения? На этом допущении строится роман Атика Рахими, афгано-французского писателя и кинорежиссера. События его «Камня терпения» (2008) происходят «где-то в Афганистане или где угодно»{123}. Там, в истерзанной войной деревне, одновременно очень реальной и очень абстрактной, женщина выхаживает своего мужа-моджахеда, впавшего в кому после ранения в шею, полученного в ходе ссоры с родственником. Постепенно она начинает рассказывать ему о своих страхах и желаниях, о своей мучительной жизни в браке с ним – одним словом, обо всех своих самых сокровенных тайнах.
Героиня сама проводит параллель между своим безмолвным мужем и Камнем терпения: «Слова вспоминаются в тот самый момент, когда она завязывает чадру: "Сингэ сабур!" Она вздрагивает всем телом, "вот как называют этот камень: сингэ сабур, Камень терпения! Магический камень!", она приседает рядом с мужем на корточки. "Да, вот он ты, ты мой сингэ сабур!.. Я расскажу тебе обо всем, мой сингэ сабур, обо всем. Такое расскажу, что от всех мучений,