В отношении преимущественно Франции и Англии мусульманские подданные, лишенные в колониях тех политических прав, которые присвоены гражданам метрополии, добиваются таковых прав для достижения политического самоуправления, а затем и политического отторжения, представляющего прямую опасность для целости названных государств; означенная опасность усиливается стремлением мусульман-подданных различных государств — сближаться друг с другом и помогать друг другу в борьбе с христианским владычеством на почве или общемусульманского религиозного единства (чистый или религиозный панисламизм), или ища опоры в единственном сильном независимом мусульманском государстве — Турции (панисламизм политический).

Здесь не место заниматься взаимными отношениями “желтой опасности” и панисламизма. Может быть, для борьбы с первой было бы крайне важно для христианских государств заручиться содействием своих белых, хотя и мусульманских собратьев, имеющих общие с ними, глубокие расовые и вероисповедные корпи. Если же против христианских государств ополчатся сообща языческие желтые народы Азии и те народы белой и иных рас, которые исповедуют мусульманство, то опасность для христианских государств значительно возрастет.

Эти соображения, казалось бы, необходимо иметь в виду при обсуждении отдельных мероприятий, направленных к ограждению тех государственных интересов, которым угрожают панисламизм или пантюркизм: желательно, чтобы эти меры не создали между христианами и мусульманами непримиримой вражды и непроходимой пропасти. Возвращаясь к предмету суждения совещания, нельзя не заметить, ввиду вышеизложенного, что вопрос о мерах к ограждению интересов Русского Государства от панисламизма и пантюркизма и от вредного влияния проповедующих эти учения агитаторов должен бы составить предмет очень серьезного, хотя бы и доверительного, обмена мыслей, по крайней мере, между Россией, Францией и Англией. Такой обмен мыслей мог бы привести к выработке названными Державами общеполитических мероприятий, как то, например, совместного воздействия на Оттоманское Правительство в видах прекращения или ограничения его агитаторской панисламистской или пантюркистской деятельности.

Можно было бы подумать и о надлежащем воздействии на бесспорный духовный центр всемирного мусульманства, святые места Мекки и Медины, посещение которых (хадж) играет самую крупную роль в поддержании и развитии чувства солидарности между всеми мусульманами земного шара. Вопрос о хадже не затронут Совещанием, тем не менее, думается, что ему следовало бы обсудить и те частные и административные меры, которые могли быть приняты Русским Правительством и русскими общественными организациями для возможно полезного воздействия на этот элемент духовной жизни русско-подданных мусульман.

Наше Правительство, как известно, относится далеко небезучастно к совершению хаджа не только нашими подданными, но и мусульманами приленнощих к России Среднеазиатских государств, пользующихся русскими железными дорогами и пароходами для отправления в Мекку. Наше Правительство заботится о безопасности, удобстве, дешевизне и санитарном обеспечении хаджа и с этой целью, между прочим, организовало и допустило целую систему льготных пароходных сообщений через Константинополь, при деятельном участии попутных русских консульских учреждений.

Что же касается общего характера мер, могущих оградить Русское Государство от вредных последствий панисламизма и пантюркизма, то, по моему убеждению, цель эта может быть достигнута, главным образом, путем приобщения русско-подданных мусульман к русской культуре, и в этом отношении я вполне разделяю заключение Особого Совещания. Я даже думаю, что в приобщении не только русских, но и всех мусульман и даже народов желтой расы к современной европейской культуре кроется главный способ и главная надежда мирного разрешения общего мирового процесса возрождения Востока.

Конечно, считать современную европейскую культуру за культуру окончательную и всечеловеческую, может быть, не имеется достаточных отвлеченных оснований, однако исторически выясняется, что современное возрождение Востока принимает именно форму усвоения народами Востока западной культуры. Передовой в этом отношении народ — Японский — является тому самым характерным примером. Турция вступила на путь новейшей панисламистской и пантюркской пропаганды, на проявление коей указывает журнал Особого Совещания, после введения у себя парламентского режима по самому демократическому западноевропейскому образцу. Персия пошла в этом отношении еще дальше, вверив законодательную власть даже не двум палатам, а всего лишь одной. Мусульмане Египта добиваются конституционных прав и парламентских учреждений. К тому осторожно стремятся и мусульмане Индии.

Приобщаясь к европейской культуре, восточные народы, с одной стороны, усвоят себе европейские понятия о государстве, об общественном благе и порядке, воспримут наши идеалы жизни и деятельности и станут бороться с нами нашим же оружием. Но став на одну почву с нами, народы эти войдут в общую схему нашей культурно-исторической жизни, и начатая ими борьба выразится, надо и можно надеяться, не в форме повторения катастрофы гибели античной культуры под волной переселения некультурных народов, а в форме нормального, мирного международного соревнования и сожительства.

Для народов желтой расы такой оборот дела смягчается отсутствием у них активного религиозного качества. Религиозные учения, господствующие среди японцев, китайцев, малайцев, тибетцев и индусов, которые не этнографически, но политически могут быть отнесены к числу элементов опасности — шинтоизм, конфуционизм, буддизм и браманизм, — не требуют от их последователей деятельного выступления на почве борьбы с другими вероучениями и, тем менее, в сторону прозелитизма. Поэтому гражданский характер теперешней европейской культуры, старательно отмежевывающей церковь от государства, доступен и приемлем для народов этих исповеданий легче, чем для мусульман.

Но и последние, проникаясь началами современного знания, постепенно утрачивают тот враждебный фанатизм, который составляет существенную особенность мусульманства, как религии победителей и покорителей гяуров, религии, обусловливающей равноправие людей принадлежностью их именно к исламу.

Примером подобной эволюции служат теперешние младотурецкие правители Оттоманской Империи. Не составляет секрета, что многие из них в религиозном отношении но меньшей мере индифферентны, относятся скептически к догматам Корана, принадлежат к франкмасонским ложам и лишь по наружности или из политического расчета называют себя правоверными. Еще на днях теперешний Великий Визирь, когда я обратился к нему по поводу вопроса о постройке новой православной церкви в Палестине, ответил мне совершенно искренне: “По-моему, пусть будет там хоть двадцать церквей, надо только убедиться в том, что это не вызовет волнения или противодействия среди местных мусульман”.

Конечно, эти люди прошли, в большинстве, действительно обширный курс западноевропейской науки, и число их сравнительно невелико. Есть также вполне образованные мусульмане, вроде некоторых членов Русской Государственной Думы, которые, по-видимому, совмещают научное образование с верностью мусульманской религии.

Но все-таки нельзя не ожидать, что приобщение русских мусульман к русской культуре явится самым основательным средством для ослабления среди них специфического мусульманского религиозного фанатизма и для предохранения Русского Государства от главнейших опасностей, которыми ему угрожают панисламизм и пантюркизм. В частности, для борьбы против последнего желательно сохранить за всеми существующими в ИМПЕРИИ народностями, исповедующими ислам, их национальные особенности и, главным образом, их язык, защищая его от поглощения языком турецким. В этих видах я вполне присоединяюсь к пункту 11 Особого Совещания, гласящему, что в конфессиональных мусульманских школах не допускается употребление учебников, изданных за границей, а равно и рукописных.