Франциск ничего не ответил. В его планы входило получить не только Миланскую область, где только что умер правящий герцог, но и Савойю, потому что многочисленные военные кампании с плачевным исходом убедили его в необходимости укрепиться в Альпах.

Итак, начиналась новая война, несмотря на все усилия, слезы и увещевания несчастной королевы Элеоноры. Это также вызвало если не полный крах, то спад могущества Монморанси. Адмирал Шабо де Брион, близкий друг королевы Маргариты и госпожи д'Этамп, стал главным министром, предводителем армии, армии, которую можно было укомплектовать только с огромным трудом. Средств истощенной казны не хватало, чтобы использовать достаточное количество наемной силы; со времени измены коннетабля король с подозрением относился к некоторым дворянам. Многие знатные люди отказались в 1527 году дать деньги на выкуп пленника Павии.

Итак, были набраны — неслыханное новшество — пехотные полки из народа. Эти крестьянские «легионы» в самый разгар зимы перешли через Альпы, круша все на своем пути, заняли Савойю и Пьемонт. Действительно, начиналась качественно новая война.

Сторонники Священного союза и не подумали сдаваться. Вероятно, Диана ответила на прощальное письмо от герцога Орлеанского, который направлялся под свои знамена на юг, выражениями сожалений со стороны. Общение вдовы Сенешаля и дофина не могло слишком долго оставаться в таких строгих рамках. В тот день недоступная богиня избавилась от сомнений в том, что она страстно любима новоиспеченным супругом, безразличным к ее юной кузине.

Всю зиму 1536 года удача улыбалась Франциску I. Но с началом весны все изменилось. Принцы-протестанты таили злобу на преследователя своих братьев по вере, католики не могли простить ему союзничества с Турком, папа и Генрих VIII предпочитали не вмешиваться и наблюдали за происходящим с недоброжелательностью. Император наслаждался «прекрасным моментом в жизни, общественное мнение целиком и полностью было на его стороне».

— На месте короля, — заявил он, — я бы сразу вышел сдаваться, со сложенными руками и с веревкой на шее.

Впрочем, окончательный разрыв произошел лишь в июне.

Слишком совестливый адмирал де Брион не воспользовался этой передышкой, чтобы атаковать Миланскую область. Вслед за этим он окончательно впал в немилость. С севера и с юга Франции угрожали многочисленные имперские войска, и в этой тяжелейшей ситуации отсутствовал полководец.

Король, к которому в голову решения часто приходили внезапно, «импульсами», вновь обратился к Монморанси. Спрячется ли главный распорядитель под покровом своих убеждений? Грубый внешне, этот образцовый придворный обладал гибким умом, и ради того, чтобы вновь обрести свое могущество, он без колебаний согласился вести ненавистную ему войну.

Каждый из них поприветствовал новое рождение своей звезды удачи, но Монморанси не забывал о том, кто были его настоящие друзья. Госпожа де Брезе не предала дружбы, даже когда все придворные без исключения, во главе с дофином, осыпали ее упреками. Такое поведение особенно похвально для дамы, которая никогда еще не допускала промахов. Ее верность к тем, кто разделял с ней ужин в Ане, кто воспитывался под покровительством Сенешаля, могла бы стать ее уязвимым местом. Но для Дианы, родившейся под счастливой звездой, она послужила трамплином. Когда она приехала в Лион, где взволнованные придворные ожидали новостей, к ней относились самым благосклонным образом.

В июле Монморанси назначили командующим, а Карл Пятый во главе пятидесятитысячного отряда перешел через Альпы. Как можно было остановить подобное нашествие? Рыцарские безумства и безудержная отвага в Павии остались в прошлом. Несмотря на то, что Монморанси часто впадал в ярость, изрыгал ругательства, был жесток, он все тщательно, благоразумно продумывал — льстецы называли его Фабием Осмотрительным.

Фабий решил стянуть все силы в большой укрепленный лагерь и дать императору возможность поиграть в завоевателя до тех пор, пока голод не застанет его врасплох. Последовать этому плану значило обречь Прованс, который и так был уже практически завоеван, на полное опустошение, но даже такая жестокость не могла заставить дрогнуть сердце Монморанси. Предшественник великих полководцев современности, он впервые применил тактику выжженной земли.

Сто городов и деревень были уничтожены, разрушены мельницы, иссушены поля, отравлены колодцы, разбиты винные бочки. На месте чудесного сада образовалась пустыня. Сохранились лишь виноград и фрукты, разносчики дизентерии среди голодных солдат.

В то же время невдалеке от Авиньона строился лагерь, достойный времен Римской Империи. Монморанси был хорошо знаком с произведениями великих авторов античности. Все восхищались возведенными укреплениями, рвами, палисадами, артиллерией и дисциплиной, которой он требовал от солдат, собранных в этом «блистательном раю», как говорила королева Маргарита. Король с сыновьями находились в Балансе.

Карл Пятый дошел до Экса, где из-за нехватки продовольствия ему пришлось приостановить свое продвижение вперед. Там он также разбил лагерь и стал посылать отряды на Арль, Тараскон, Марсель, города, которые нельзя было взять, не предпринимая долгой осады, на проведение которой его обескровленная армия была уже не способна. Поняв, что император заключен в этом полукруге, как бык на арене, французы, примерно к десятому августа, стали вновь обретать надежду на удачу.

Именно в этот момент страну постигла неожиданная беда. Дофин Франциск был в Турноне. Он с воодушевлением играл в лапту, затем, весь в поту, попросил своего оруженосца Монтекукулли принести ему стакан воды со льдом, выпил воду, и у него произошло сильное кровоизлияние.

Смерть девятнадцатилетнего дофина смешала все планы на будущее. Никто не мог поверить в естественную причину произошедшего. Король, вне себя от горя, ни капли не сомневался в том, что Монтекукулли был отравителем, которого подослал Карл Пятый. Оруженосца арестовали, под пытками несчастный сознался в том, чего не совершал, и был казнен как цареубийца.

Император во всеуслышание заявил о безосновательности этой оскорбительной клеветы. Его генералы, также не избежавшие подозрения в сообщничестве с противником, в один голос обвиняли Екатерину Медичи. Принцессе, родившейся в стране Борджиа, это несчастье было на руку, ведь она становилась дофиной. Это было абсолютно нелепое предположение. Внезапное возвышение, наоборот, могло стать фатальным для молодой женщины, по своему происхождению недостойной занять место на троне. Тем не менее эта мысль еще долго витала в воздухе, усугубляя всеобщее горе.

У Монморанси было другое мнение на этот счет. О смерти дофина, написал он господину д'Юмьеру, «должно быть, сожалеет каждый, но это сожаление нельзя сравнить со скорбью тех, кто знал, чего он стоит».

На самом деле, главный распорядитель ликовал, ведь дофин, который не переносил его спеси и наглости, был для него дамокловым мечом, уже готовым упасть.

Нет ни одного письма, из которого мы могли бы узнать о чувствах Дианы, но есть ли в нем необходимость? Охотница была буквально ослеплена: столько времени проблуждав в потемках, она внезапно увидела лучи солнца.