едва не попал в руки жандармов, чем впоследствии всегда и хвалился. Вследствие этого он сохранил в душе ненависть к представителям власти и нерасположение, чтобы не сказать более, к престолу, которое зашло так далеко, что он «по принципиальным соображениям» отказывался принимать приглашения к царскому столу, кои по очереди получали все чины Ставки. При всем этом генерал Борисов любил военное дело и посвятил ему всю свою жизнь. Трудно сказать что, кроме этого, могло столь тесно связывать с ним генерала Алексеева; разве что известная общность политических взглядов и одинаковое происхождение.

Следующими по близости к генералу Алексееву были полковник Генерального штаба Носков и генерал-квартирмейстер генерал Пустовойтенко.

Первый из них по своим взглядам во многом походил на генерала Борисова, а по внешности сильно смахивал на франтоватого штабного писаря. После революции он перешел на службу к большевикам. Второй играл при генерале Алексееве такую же бесцветную роль, какую играл генерал Янушкевич при великом князе Николае Николаевиче. Генерал Алексеев приблизил его к себе, вероятно, главным образом потому, что тот не мешал ему вести оперативное руководство и был лишь точным исполнителем его воли и указаний, лишенным всякой инициативы.

Эти три лица принимали ближайшее участие в жизни и работе генерала Алексеева, пользовались особым его доверием, неотлучно находились при нем и всегда сопровождали его во время кратких прогулок в парке, прилегающем к дому могилевского губернатора.

В большем или меньшем соответствии со взглядами генерала Алексеева и его окружения был сделан подбор других офицеров штаба.

Новый состав Ставки, в котором потонули малочисленные остатки бывших сотрудников великого князя Николая Николаевича, наложил на нее иную печать. Исчез тот, можно сказать, возвышенно-рыцарский характер, который отличал бывшую Ставку. От новых ее членов трудно было бы ожидать проявления в критическую минуту возвышенных деяний и самопожертвования, что и обнаружилось во время революции.

Качества товарища министра адмирала Русина, назначенного на высокий пост вновь образованного Морского штаба Верховного главнокомандующего, были уже отмечены в первой части настоящих воспоминаний. При своем назначении на этот пост адмирал Русин сохранил за собой должность начальника Морского генерального штаба и товарища морского министра, что было для него сопряжено с частыми поездками из Ставки в Петербург. Но именно этим было достигнуто полное и тесное единство действий морского министерства по снабжению флота и созданию новых боевых средств с верховным оперативным руководством морскими вооруженными силами.

Автор настоящих воспоминаний, назначенный на должность флаг-капитана штаба, имел честь быть ближайшим помощником адмирала Русина по этому руководству. На нем лежала обязанность по составлению докладов, планов и оперативных предложений, а также разработка штатов новых боевых формирований. Для ведения текущей работы и шифрования в составе штаба состояло несколько младших морских офицеров.

Назначенные начальниками дипломатической и гражданской канцелярий Н. А. Базили и С. Н. Ладыженский являлись одними из талантливейших (особенно первый) представителей дипломатического и гражданского ведомств, отличаясь широтой кругозора и ясным пониманием пагубного направления нашей внутренней политики. Такими же были единственный из оставшихся на своем посту бывших начальников управлений штаба великого князя генерал П. К. Кондзеровский и оба помощника нового начальника военных сообщений — генерал Н. М. Тихменев и инженер путей сообщения Э. П. Шуберский.

Во главе артиллерийского управления стоял великий князь Сергей Михайлович, который со знанием дела и с усердной заботливостью лично исполнял свои обязанности и старался удовлетворить все нужды армии, в чем автору пришлось лично убедиться при формировании особых десантных войск для Босфорской операции, о чем будет речь впереди.

Должность походного атамана казачьих войск номинально исполнял, ведя рассеянный образ жизни и редко посещая Ставку, великий князь Борис Владимирович; обязанности походного атамана фактически исполнял его начальник штаба, опытный генерал A. П. Богаевский, человек высоких нравственных качеств, выбранный после революции атаманом Всевеликого войска Донского.

Мы, офицеры и чиновники, оставшиеся из прежнего состава штаба были преданы своему делу и родине не меньше, чем новые члены Ставки. Возможно, мы даже глубже скорбели душой о России, но, принадлежа по своему происхождению, воспитанию и традициям к иному классу русского общества, составляли в штабе как бы обособленный кружок, не поддерживавший, за малым исключением, близкого общения с чинами нового состава штаба.

Во время пребывания Николая II в Ставке в ближайшем его окружении неотлучно состояли дворцовый комендант генерал B. Н. Воейков[47], флаг-капитан адмирал Нилов и флигель-адъютант капитан 2 ранга Н. П. Саблин. Эти три лица постоянно и повсюду сопровождали государя, принимали участие в его личной жизни и по вечерам составляли ему партию в домино, в которое он любил играть. Если вообще с кем-либо император и делился своими сокровенными мыслями и воззрениями, так только с ними. Именно они, больше всех других приближенных царя, могли иметь на него влияние. Поэтому духовный облик этих лиц представляет собой значительный интерес для историка.

Генерал Воейков, представитель консервативной русской аристократии, отличаясь отталкивающей внешностью сибарита-циника, при ограниченных умственных способностях и кругозоре рядового гусарского офицера, обладал наглым самомнением и, громко исповедуя ретроградные взгляды «черносотенного» толка, импонировал этим государю и имел на него злосчастное влияние. Не имея в своей душе ни капли сколь бы то ни было возвышенных чувств, он воочию обнаружил всю свою сущность, покинув первым — самым неблаговидным образом — императора в Ставке после его отречения от престола.

Флаг-капитан адмирал Нилов не отличался особым умом, широтой взглядов и пониманием положения вещей, зато выделялся давнишним пристрастием к вину. По этому поводу о нем ходил анекдот. Якобы государь, привыкший видеть его постоянно на взводе и считая это нормальным его состоянием, увидев его раз трезвым, подумал, что он навеселе. Однако, к чести адмирала Нилова надо сказать, он был государю «без лести», искренно предан и покинул его не по своей воле, а по принуждению революционных властей.

Флигель-адъютант Саблин заслуживает особого внимания, ибо из всех приближенных был ближе всего к царской семье, пользуясь особым благорасположением не только царя, но и царицы.

Этот красавец мужчина, каких мало, не отличался ни умом, ни знаниями. Однако, как все морские офицеры, особенно младшего поколения, к коему он принадлежал, обладал известным кругозором и правильным пониманием вещей. Смутно предчувствуя угрожающие России опасности и беспокоясь об этом, он старался делать что мог, чтобы эти опасности предотвратить, не рискуя, однако, при этом своим положением фаворита. Причем руководствовался, может быть, не столько преданностью царской семье, сколько инстинктом самосохранения, ибо и он, правда не в такой неблаговидной форме, как Воейков, покинул в критическую минуту облагодетельствовавшую его царскую семью.

Принадлежа к русской «морской семье», искони тесно сплоченной единством воспитания в стенах дорогого нам Морского корпуса, общностью традиций и любовью к морю,