– Мне пора домой, – тихо говоришь ты, наклонясь к ее уху. – Я очень устала, а рано утром мне на самолет.

Она с виду расслабленная, сочувственная.

– Хочешь, я поеду домой вместе с тобой? – спрашивает она.

Ты тоже расслабляешься – ее реакция кажется вполне нормальной. И это уже третья ошибка.

– Мне все равно, – говоришь ты. – Если тебе тут хорошо, я возьму твою машину, а тебе оставлю деньги на такси. Или поехали вместе. Решай сама, любимая.

– Тебе все равно? – повторяет она.

– Да, – говоришь ты. – Меня оба варианта устраивают.

– Значит, тебе на меня наплевать. Тебе все равно, поеду я с тобой или нет.

– Я не это хотела сказать. Я хотела сказать…

– Тебе все равно, жива я или померла, – говорит она.

Внутри тебя что-то скатывается на край обрыва, срывается.

Подойдя к машине, она требует, чтобы ты пустила ее за руль.

– Нет, – говоришь ты. – Нет, ты пьяна. Я не могу допустить…

– Ключи давай, или я тебя прикончу.

– Если я дам тебе ключи, ты прикончишь нас обеих.

Она садится на пассажирское место, и всю дорогу домой ты так и ждешь, что она кинется на тебя и выхватит руль.

Но она закрывает глаза.

Ты входишь в дом, она визжит тебе в спину. Сейчас ты спокойна. Прошлый раз многому тебя научил. Ты стала сильнее.

В спальне ты раздеваешься, идешь в ванную, запираешь дверь. Душ обжигает. Ты сразу же согреваешься, вода шумит, как дождь.

Потом в ванную входит она. То ли сломала замок, то ли ты толком не заперла или вовсе не заперла – а она все еще орет. Она рывком отдергивает занавеску душа. Ты пятишься. Очков на тебе нет, она – расплывшаяся бледная масса с красной дырой рта.

Между вами падает вода.

– Я тебя ненавижу, – говорит она. – Я всегда тебя ненавидела.

– Знаю, – говоришь ты.

– Убирайся из моего дома сию минуту.

– Не могу. У меня нет машины. Самолет завтра.

– Убирайся, или я тебя выгоню.

– Я посплю на полу. Ты даже не заметишь моего присутствия.

Ты сползаешь на пол ванной, рыдая, и она выходит.

Ты сидишь там, пока вода, поливающая твое тело, не становится ледяной. Вытерпев несколько минут, ты тянешь руку вверх и, дрожа, выключаешь кран.

Она снова заходит в ванную. Когда она подходит к тебе вплотную, протягивает руку, ты понимаешь, что она раздета догола.

– Почему ты плачешь? – спрашивает она так нежно, что сердце твое раскалывается, словно перезрелый персик.

Она ничего не помнит, говорит она тебе перед сном. Помнит, как вы были в баре, а потом, как голая склонилась над тобой, тоже голой. Между тем моментом и этим – тьма.

На следующий день ты просыпаешься рядом с ней. Ты пакуешь чемодан и пытаешься ее поторопить, потому что у нее – машина, а у тебя – самолет, на который нельзя опаздывать. Она угрюма, сердита, огрызается, когда ты напоминаешь, что до аэропорта ехать больше часа. Она не торопится. Накладывает макияж. Впервые в жизни едет очень, очень медленно.

Вы приезжаете в аэропорт, огромная очередь на досмотр, офицер забирает твою металлическую флягу для воды, ты забыла выпить ее содержимое. Ты тащишь тяжелый чемодан по аэропорту и плачешь из-за того, что отняли флягу, то есть, конечно, не из-за фляги, и добрая сотрудница с химической завивкой – и это в 2012 году! – останавливается и спрашивает, чем тебе помочь. Тебе ужасно стыдно, что ты мысленно критиковала ее прическу, и тебе даже хочется ее обнять. И ты плачешь и объясняешь, что на досмотре у тебя отняли любимую флягу, а могли бы позволить выпить ее содержимое, наверное, офицер решил, что во фляге ингредиенты для бомбы и, выпив жидкость, ты сама превратишься в бомбу, или просто он хотел показать, кто здесь главный, потому что застывшее выражение его лица не менялось, когда ты умоляла его отдать тебе твою собственность, а еще ты боишься, что опоздаешь на самолет, потому что твоя подружка нынче утром долго возилась, «делала себе лицо» – раньше это выражение казалось тебе забавным и немного сексистским, но сейчас ты видишь, как оно ужасающе точно, ведь оно означает, что у нее есть одно лицо, но поверх него ей требуется надевать другое, а первое, внутреннее, ты видела прошлой ночью, когда ты съежилась, перепуганная, а она орала, и ты пряталась от нее, пряталась от женщины, которая раньше говорила, что любит тебя и хочет растить вместе с тобой детей, и называла тебя самой красивой, самой сексуальной и талантливой женщиной в своей жизни, а теперь тебе приходится прятаться от нее в ванной и запирать дверь, и если твои родные узнают, они сочтут, что подтвердились их худшие представления насчет лесбиянок, и ты бы хотела, чтобы она была мужчиной, – по крайней мере, это подтвердило бы представления многих людей о мужчинах, и, наверное, она этого не понимает, но ведь меньше всего квир-женщинам требуется дурная реклама – и тут тебе снова стало стыдно, потому что эта служащая аэропорта вполне могла быть квир, вполне могла понять.

Ты падаешь на сиденье самолета, едва успела, последней вбежала в самолет. Ты вся вспотела от гонки, ты плачешь, втягивая носом сопли. Рядом с тобой сидит бизнесмен в угольно-сером костюме, явно сожалеет, что не перебрался в первый класс, все посматривает на тебя. Земля отодвигается все дальше, и ты даешь себе зарок: ты расскажешь кому-нибудь, как скверно все обернулось, ты перестанешь притворяться, будто ничего не происходит, но к тому времени, как в иллюминаторе снова появляется земля, ты уже принимаешься приукрашивать свой сюжет.

Тебя всегда интересовали истории о демонах и одержимости, какими бы глупыми или нелепыми они ни были. Идеальное совпадение твоей тяги к страшному и остатков религиозного воспитания, напоминание о поре, когда ты верила во всякое такое.

После того как она списала свои вспышки на амнезию, ты занялась исследованием вопроса. Она бродит вокруг. Ей так плохо, так стыдно, твердит она. Ты видишь ее раскаяние – искреннее раскаяние, – а порой ловишь ее в тот момент, когда она старательно придает лицу нужное выражение. Ты гуглишь «потеря памяти», «приступы гнева», «спонтанное насилие». Интернет ничего не выдает, лишь одну статью о том, что избыточное потребление марихуаны теоретически может спровоцировать шизофрению при условии, что генетически она уже была заложена. Тебя это ужасает, ты глубоко ей сочувствуешь. Ты пытаешься излагать ей разные теории, но она крысится в ответ. Никогда она много не курила, говорит она. И шизофренией не страдает. Она отметает все это с таким пренебрежением, что ты задумываешься, не преувеличиваешь ли ты рождественские ссоры, не подводит ли тебя память.