Его мрачный взгляд и последовавшая за ним убийственная пауза заставили ее принять объяснение. Тут была замешана не похоть, а человеческая жалость.

Она ощутила прилив горячего, глупого разочарования. А зачем же еще Гейбриелу Пэришу надо было забираться к ней в постель? Конечно же, не из-за желания!

«Теперь ты счастлива, Изабел Пибоди? – подначивал назойливый бесенок в голове. – Довольна, что наверняка знаешь: он пришел к тебе ночью не из-за плотского желания, такого, как неумирающая любовь, или просто умеренного сексуального притяжения?»

Расхаживая взад и вперед по балкону, Гейб взглянул на часы. Почти восемь. Пора завтракать, а Иззи все еще в ванной. Он был не столько голоден, сколько раздражен. Раздражен даже не из-за Иззи – ну, если не считать ее абсурдного заключения о причине его пребывания в ее постели. Ему совсем не приходило в голову, что она будет так бушевать по поводу простого акта милосердия.

Он и не собирался быть в кровати, когда она проснется утром. Хотел улизнуть, как только сон ее станет спокойным.

«Так почему ты не сделал этого? – спрашивал он себя. – Тебе не надо было оставаться в кровати и прижимать ее к себе, вдыхая аромат ее волос, с удовольствием ощущая изгибы ее тела, которые так сладостно...»

– Заткнись, идиот!

– С кем вы разговариваете?

Он сжался: должно быть, она услышала. Вздохнув, обернулся, изображая безразличие. Она стояла в дверях, на ней был топ с бретельками и кружевной вставкой, только намекавший на мягкость, которую он ощущал ночью. Шорты были слегка расклешены и отвернуты, сильно открывая загоревшие ноги, которые стали еще восхитительнее.

Она зачесала волосы назад. Непослушные пряди падали на лоб и лицо. Гейб смотрел, как озорной ветерок играл воздушными локонами. Смотрел, как зачарованный. Разве могло не возбуждать движение выбившихся прядей, которые падали с уха женщины ей на щеку?

«Проклятие, парень! Ты хочешь ее! Хочешь поднять ее и забраться с ней на эту самую кровать и... и...»

– Что? – спросила она в замешательстве.

Разве мог он винить ее?

– Не знаю, что со мной. Не имею права быть раздражительным. Я прекрасно спал.

Она улыбнулась, но без юмора.

– Полагаю, вы просто не созданы быть доброй феей.

Почувствовав сарказм, он заставил себя улыбнуться.

– Думаю, нет. Меня не устраивает спать с женщинами в благотворительных целях.

У нее от оскорбления заблестели глаза.

– Вероятнее всего, этого больше не случится.

Почему он никогда не замечал, как она неотразима, когда сердится? Может быть, потому что никогда не видел, чтобы Пибоди сердилась? Но Иззи – она была совсем другим существом. Гейб потер шею: досаждало надоедливое покалывание. До сих пор он не забил в свои ворота ни одного гола, чтобы удержать ее на работе. Надо было что-то изменить, и изменить быстро, иначе он потеряет ее, уступив какому-нибудь строительному рабочему, выступающему за хождение босиком и многодетность. Гейб почувствовал к этому не известному ни ей, ни ему мужчине внезапную враждебность, но сохранил обычное выражение лица.

– Пойдем, дорогая?

Быстро кивнув, она прикрыла ресницами свои огромные блестящие глаза, и он ощутил ужасную потерю. От видений, в которых мускулистый рабочий трогал большими мозолистыми руками тело Иззи и занимался с нею любовью, у него затуманило голову. Решительно сжав челюсти, он выбросил из головы эти мысли и вывел Иззи из комнаты.

«Женщина есть женщина. Временный работник, – мрачно заключил он. – Тебе нужно удержать Иззи как необходимую сотрудницу. Не порть свой план игры и не начинай думать о ней как о женщине».

Конец дня был отведен для отдыха и подготовки к вечерней трапезе. Но сегодня у Иззи не было желания вновь оказаться в неловкой тишине, наедине с Гейбом.

У основания винтовой лестницы она извинилась, сказав, что хочет прогуляться.

Она прошла через лес и увидела тихую бухту с огромными гранитными валунами. Быстрым движением сбросила топ и вылезла из шорт. Еще за пару секунд скинула сандалии. В небесно-голубом лифчике и трусиках-бикини она с ликующим возгласом бросилась в воды прибоя.

Накупавшись, Иззи взобралась на скалу и уселась на камень, прислонившись к согретому солнцем граниту. По ясному голубому небу неожиданно пронеслось несколько туч. Глядя на соседнюю скалу, она улыбнулась. Сидящий там попугай издал оглушительный крик и захлопал крыльями.

– Ага! – засмеялась Иззи. – Вот ты какой!

Она вдруг почувствовала, что одна нога соскользнула с сырого каменного уступа, где она сидела. Интуитивно схватившись за выступ скалы, она с облегчением обнаружила, что не упадет. Ее нога приземлилась на прочный камень немного ниже. Как только перестал выделяться адреналин, она улыбнулась попугаю.

– С минуту назад я думала, что разобью голову.

Птица подмигнула ей. И так злобно посмотрела, что Иззи тут же заволновалась, но приказала себе успокоиться.

– Ради Бога, Иззи. Это ведь только птица! – пробормотала она. И сознавая свою глупость, помахала пернатому другу.

Когда соскользнувшая нога почему-то не захотела двигаться, у Иззи появилась уверенность, что начались неприятности. Наклонившись, она проверила. То, что увидела, испугало ее. Ступня и щиколотка исчезли в углублении. Виновником был отколовшийся от глыбы кусок гранита. Вместо того чтобы упасть в воду, он улегся, как крышка, на углубление, хотя у него не хватало длины закрыть всю расщелину. Теперь ногу Иззи заклинило в оставшемся маленьком отверстии. Она не могла позволить себе не держаться за каменный выступ и попробовала сдвинуть осколок свободной рукой.

Он не двигался.

С силой потянула ногу, чтобы высвободить стопу, но только сделала себе больно.

Иззи потребовалась вся сила воли, чтобы не запаниковать, а тянуть и дергать ногу. Ничего не получалось. Она посмотрела на море, наблюдая, как солнце медленно опускается к горизонту.

Наклонившись, взялась обеими руками за колено и изо всей силы потянула его.

– Ой, – вскрикнула она. – Вылезай оттуда, глупая нога!

– Нужна помощь?

Иззи замерла, услышав нестерпимо знакомый голос. Закусив нижнюю губу, она, прищурившись, посмотрела на скалистый берег. Там стоял он, широко расставив ноги в брюках и в блестящих черных туфлях, в которых он собирался пойти на прощальный вечер. Рубашка в мелкую складочку была заправлена в брюки, но только наполовину застегнута. Он специально привлекал к себе внимание? Выглядел как греческий бог, не совсем еще одетый для элегантного обеда с танцами на горе Олимп или, что более вероятно, готовящийся ублажать избранную им греческую богиню, в зависимости от того, решит ли он надеть оставшуюся одежду или снять ее.

Одна темная бровь поднялась. Его лицо выражало нечто среднее между тревогой и удивлением.