Признаюсь, что счастливая уверенность, с которой Фея Хлебных Крошек несла весь этот вздор, привела меня, как обычно, в столь веселое расположение духа, что я не смог сдержать смеха, она же разделила мою веселость, полагая, вероятно, что выказывать столь бурную радость меня заставляет восхитительная перспектива нашего грядущего соединения.

– Взгляни, взгляни на этот портрет, – сказала Фея Хлебных Крошек, показывая мне пружинку, открывающую медальон, – взгляни, прошу тебя, и не огорчайся тому, что сходство с оригиналом неполное. Оно было разительным в ту пору, когда непревзойденный мастер написал портрет, но время, возможно, сообщило моим чертам выражение более серьезное, а также, если я не ошибаюсь, некую величавость, идущую прекрасному лицу не меньше, чем девичья кокетливая грация. Однако я не буду возражать, если ты увидишь меня такой, какой я была тогда, и сообщишь мне свое мнение.

Я молчал… или, вернее, издавал время от времени бессвязные восклицания, подобные лепету, который срывается с уст спящего человека при виде призрака…

– О чудо из чудес! – вскричал я наконец, не в силах оторваться от этого изображения, навеки пленившего мою душу, – Господь, сотворивший вас по своему слову, о восхитительнейший из всех ангелов, сделал больше, чем когда сотворил из хаоса весь остальной мир! О дивная прелесть и краса, несравненная Билкис, где вы?

– Она перед тобой, – отвечала Фея Хлебных Крошек, – разве ты не узнаешь ее?…

Я на мгновение отвел глаза от чудесного портрета, чтобы удостовериться, не свершилось ли в самом деле это чудо, но увидел всего лишь Фею Хлебных Крошек, которая так искренне принимала мое восхищение на свой счет, что, не в силах долее противиться своим танцевальным склонностям, принялась подпрыгивать на одном месте с невероятной резвостью, словно мячик, отскакивающий от ракетки, причем каждый следующий прыжок возносил ее выше, чем предыдущий, так что в конце концов я стал опасаться, как бы она не улетела от меня навсегда.

– Ради всего святого, Фея Хлебных Крошек, – сказал я, решительно положив ей руки на плечи, дабы удержать ее на земле, – перестаньте выделывать подобные штуки, если не хотите покалечиться и лишить себя возможности прийти на свидание в день нашей свадьбы!

– О! я приду на свидание, приду, приду, – воскликнула Фея Хлебных Крошек, погрозив мне костылем. – Увидишь, как я туда приду!..

Однако я ее уже не слышал, я ее уже не видел. Я не видел ничего, кроме портрета женщины, которая впервые пробудила в моей душе неведомое прежде чувство. Не знаю, как это вышло, но я ощущал, что моя собственная жизнь уже не так дорога мне, ибо появилось нечто другое, куда более драгоценное для меня!.. То не была женщина, какой я воспринимал ее прежде, то не было и божество, каким я его себе прежде воображал. То было божество, соблаговолившее принять форму, более внятную моим несовершенным чувствам, и явившееся мне в облике, который смутил меня, но не сразил наповал. То была женщина, сиявшая неизъяснимой красой, женщина, один вид которой преисполнял мое сердце блаженством более полным и совершенным, чем можно вообразить в самых невероятных мечтах. И я предавался созерцанию ее образа также исступленно, как богомолец, узревший царство небесное.

Внезапно тень от моей руки упала на медальон, и тут я увидел, что окаймляющие его камешки испускают свет и эти огоньки дрожат, словно фосфоресцирующие голубоватые кольца светлячка. Это напомнило мне карбункулы, о которых так много рассказывали древние авторы[94]и путешественники разных веков, и я догадался, что медальон, сделанный вдобавок из чистого золота, стоит, должно быть, очень больших денег. Мысль эта отвлекла меня от страстных грез и напомнила о Фее Хлебных Крошек, хотя взор мой оставался прикованным к восхитительному образу Билкис.

– Клянусь честью христианина, Фея Хлебных Крошек, вас не назовешь большой удачницей, если вы, женщина умная, образованная, осторожная и приобретшая, хотя бы благодаря долголетию, немалую опытность, испокон веков живете в нищете, владея при этом медальоном, который не смог бы купить даже королевский ювелир, но который, однако, ювелир этот охотно взял бы у вас в залог, а вам стал бы выплачивать ежегодно круглую сумму, позволяющую нанять дом в городе, дом в деревне и карету с четверкой лошадей и восемью лакеями в ливреях с галунами. Поспешите же забрать у меня назад – нет, не этот портрет, что для меня дороже жизни, но сам медальон, который стоит больше, чем ваш дом в Гриноке, арсенал и весь город вместе взятые!

Поскольку Фея Хлебных Крошек ничего не ответила на мою речь, я поискал ее глазами и обнаружил более чем в двухстах футах от меня – то ли оттого, что я так надолго углубился в размышления, то ли оттого, что Фея Хлебных Крошек развивала, когда спешила, такую большую скорость. Я тотчас бросился за ней вдогонку, во весь голос выкрикивая ее имя, однако она уже исчезла. Потребность как можно скорее возвратить владелице сокровище, цена которого оставалась ей неведома, была во мне так сильна, что я летел, словно на крыльях, и был уверен, что вот-вот нагоню Фею Хлебных Крошек, однако, добежав до того места, где берег заворачивал и откуда открывался прекрасный вид, я заметил ее на вершине холма, закрывающего собою горизонт: она подпрыгивала там, держа костыль в одной руке, вытянув другую в сторону для равновесия, и в своей развевающейся на ветру юбке была очень похожа на хорошенькую Красотку Притти, предмет незаконной страсти Мастера Панка, которую вы наверняка видели в театре марионеток. Я не стал окликать ее, но рванулся вперед так стремительно, что за мною с трудом угнались бы наши превосходные нормандские скакуны, и уже предвкушал, как, подобно бомбе, настигну бегунью на спуске с холма, когда внезапно взору моему открылась прямая дорога длиною примерно в одно лье, а на горизонте, там, где, в угоду перспективе и вопреки геометрии, две параллельные линии пересекаются, дорогу эту венчала маленькая беленькая фигурка, такая юркая, легкая и ловкая, что от нее невозможно было отвести глаз, и походившая как две капли воды на Фею Хлебных Крошек, увиденную в перевернутый театральный бинокль.

Я понял, что, если мы и дальше будем двигаться с подобной скоростью, я еще не успею обежать земной шар кругом, как Фея Хлебных Крошек окажется позади меня, и в изнеможении опустился на землю, утешаясь мыслью о том, что столь редкостная драгоценность, так долго подвергавшаяся множеству опасностей, попала, по крайней мере, в надежные руки.

Мне не составит труда, решил я, переслать этот медальон бедной старушке в Гринок с верной оказией и объяснить ей в письме, какую огромную ценность он собою представляет, ибо, хотя она, кажется, знает все на свете, этот факт, судя по всему, от нее ускользнул. Что же до подаренного ею портрета, я, если она позволит, оставлю его у себя!..

– Если придется с ним расстаться, – прибавил я, не в силах отвести глаз от изображения, и губы мои задрожали, а сердце сжалось, – если придется с ним расстаться, я умру!..