Озеро вокруг него бушевало. Казалось, невидимый режиссер, стоя за кулисами, решил получше осветить сцену, на которой происходили эти ужасные события, и слегка раздвинул завесу туч. В просвете, образовавшемся в некогда сплошной массе облаков, появилась луна, хорошо осветившая серебряным сиянием все озеро.

О'Бэнион успел проплыть несколько метров в сторону берега, как его снова с головой накрыла волна. Поневоле хлебнув при этом воды, он опять вынырнул на поверхность и посмотрел назад.

Лодка исчезла. Буквально только что абсолютно спокойное и ровное, как огромное зеркало, озеро теперь представляло собой настоящий хаос, в котором смешалось кипение пенящихся волн и движения беснующегося чудовища. Однако не было видно ни Крэнтона, ни того существа, которое напало ни них и потопило их лодку.

О'Бэнион сделал глубокий вдох, развернулся и сильными гребками поплыл к берегу. Вода была ледяной, и он чувствовал, что его силы убывают с каждой секундой. Когда он в конце концов достиг поросшего травой берегового откоса, ему едва хватило сил, чтобы выбраться из воды.

Седовласый ирландец полежал несколько секунд на земле, чувствуя, как дрожит его тело и колотится сердце. Мысли его путались, он чуть было не потерял сознание, а в левой ноге появилась пульсирующая боль, становившаяся все сильнее. Наконец он приподнялся на локтях и коленях, отполз немного от воды и снова повалился на землю. Хрипло и прерывисто дыша, он перевернулся на спину и снова посмотрел на озеро.

Луна все еще освещала Лох Шин своим бледным, зловещим сиянием. Поверхность озера опять была спокойной, лишь кое-где виднелись обломки дерева и части оснащения их лодки, а в центре озера, как раз в том месте, где вынырнуло это существо, на поверхность с постоянной частотой всплывали и лопались поблескивающие пузыри.

О'Бэнион приподнялся, сильно потер лицо ладонями, затем встал на ноги. Его взгляд блуждал по озеру. Вода казалась маслянистой, и на какой-то миг О'Бэниону почудилось, что он может различить под поверхностью воды огромный темный контур. Но это, наверное, была лишь тень, возникшая из-за игры лунного света на тучах.

— Стив? — крикнул О'Бэнион.

Его голос дрожал. В ответ раздалось лишь очередное завывание ветра, похожее на сатанинский хохот.

Но это было все, что он услышал.

О'Бэнион растерянно огляделся по сторонам. Внутренний голос буквально кричал ему, что нужно как можно быстрее делать отсюда ноги, бежать подальше от этого жуткого места. Однако Стив Крэнтон не просто работал на него — он был его другом. И О'Бэнион не мог бросить его на произвол судьбы.

На дрожащих ногах О'Бэнион пошел обратно по пути, который он с такими мучениями только что проделал. Остановившись в нескольких сантиметрах от воды, он сложил руки рупором у рта.

— Стив! — крикнул он. — Отзовись! Где ты?

Но опять единственным ответом было завывание ветра. О'Бэнион подошел, пошатываясь, еще ближе к воде, пока его ноги не погрузились по щиколотку в прибрежную пену, со все растущим отчаянием огляделся по сторонам и снова стал кричать, зовя Стива.

Что-то коснулось его ступни. О'Бэнион вздрогнул, отпрыгнул на шаг назад и нервно улыбнулся. Это был всего лишь сапог, прибитый к берегу волнами, который теперь колыхался у самой кромки берега.

Только один сапог?..

О'Бэнион с ужасом осознал, что это был сапог Крэнтона. Секунд десять-пятнадцать он смотрел на этот черный резиновый сапог широко раскрытыми от ужаса глазами, затем присел на корточки, наклонился и схватил его дрожащими пальцами.

Он сразу заметил: что-то было не так. Сапог оказался слишком тяжелым, из него текла темная жидкость, скорее всего кровь.

И тут О'Бэнион пронзительно вскрикнул: до него дошло, что сапог — не пустой…

Повозка резко остановилась. Меня тряхнуло так, что я вывалился из своего кое-как сооруженного соломенного ложа на одного из матросов Баннерманна, и нам с ним понадобилось несколько секунд, чтобы разобраться, где чьи ноги и руки. Только после этого мне удалось привстать. Хотя я был все еще заспанным и безумно измученным, я с интересом посмотрел по сторонам.

Солнце уже взошло. Мы, стало быть, ехали всю ночь. Последнее, о чем я помнил, были вечерние сумерки. Сумерки, и еще холод, который, несмотря на теплое время года, казалось, приполз со стороны моря. Я проспал, должно быть, не менее десяти часов. Несмотря на это я чувствовал себя усталым и разбитым, как будто отдых длился лишь несколько минут.

— Ну вот мы и приехали, — ворвался в мои мысли чей-то глухой голос.

Я растерянно поднял глаза и несколько секунд смотрел на Баннерманна, ответившего на мой беспомощный взгляд добродушной ухмылкой. Затем я посмотрел вперед. Наш возница, закутанный штук в шесть одеял, сидел на низких узких козлах и зыркал по сторонам. Его лицо при этом выражало одновременно и нетерпение, и плохо скрываемую насмешку. Впрочем, мы, по-видимому, представляли собой — все как один оборванные и измученные — действительно комичное зрелище.

— Мы приехали, — повторил возница.

В этот раз он подкрепил свои слова жестом, указав рукой вперед. В нескольких ярдах от нас дорога разветвлялась. Уходя влево, она продолжала петлять по скудной холмистой местности, по которой мы и ехали все это время, а правое ее ответвление постепенно спускалось на равнину, на востоке которой, далеко отсюда, виднелась тонкая голубая линия.

— Дальше вам придется идти пешком, — продолжал он. — Но это недалеко. Миль шесть или семь. Если поднатужитесь, через три часа будете в Голдспи, — он ухмыльнулся, показав желтые, покрытые темными пятнами зубы. — Я охотно отвез бы вас к себе домой, но это вам не по пути.

Я хотел было что-то ответить, но Баннерманн не дал мне промолвить и слова. Впрочем, так было и лучше. Мое сознание все еще оставалось слишком затуманенным, чтобы я мог сформулировать какую-либо мысль четко. Когда я поднимался ранним утром, мне всегда было как-то не по себе.

— Мы благодарны вам уже за то, что вы довезли нас досюда, мистер Мулдон, — поспешно сказал Баннерманн. — Оставшиеся мили мы как-нибудь одолеем.

Он достал свой бумажник, открыл его и хотел было дать Мулдону банкноту, но тот отрицательно покачал головой, засунув в рот свою потухшую трубку. Еще вчера вечером, когда мы его встретили, она уже была потухшей, и, думаю, он не зажигал ее все это время.

Баннерманн смотрел на него некоторое время, затем молча пожал плечами и спрятал бумажник. Не говоря больше ни слова, он поднялся, спрыгнул на дорогу и начал стряхивать солому со своей одежды. Другие последовали его примеру, в конце концов слез с повозки и я, правда, менее элегантно и не так по-молодецки, как Баннерманн и его матросы. Мулдон смотрел на меня, качая головой, но ничего не говорил. Лишь на его губах играла легкая улыбка.

— Вы только будьте осторожны, — сказал он на прощанье. — Держитесь дороги. Здесь есть опасные топи. Ну, желаю удачи…