— Ты знал это?

По правде говоря, я этого раньше не знал, но теперь, мысленно оглядываясь назад, я пришел к четкому пониманию всего, что произошло. Внезапное выздоровление Андары не было случайностью, как не была случайностью и необъяснимая слабость, охватившая меня, когда он отражал первое нападение чудовища, явившегося из ДОИСТОРИЧЕСКИХ ВРЕМЕН. Причиной этому был амулет, который он вручил мне. Это украшеньице каким-то образом — мне, впрочем, не очень-то хотелось знать, как именно — позволило Андаре использовать мои силы, черпать энергию из моего молодого здорового тела. Йог-Сотхотх, по-видимому, почувствовал это. Именно поэтому он воскресил мертвецов и натравил их на меня, а не на самого Андару. Он, должно быть, знал, что силы Андары быстро иссякнут, если у меня не будет амулета.

— Ты… прощаешь меня? — спросил Андара еще раз.

— Тут нечего прощать, — пробормотал я. — Мы можем поговорить об этом позже, в Лондоне. Сейчас…

— Для меня уже не будет никакого «позже», — перебил меня он. — Я скоро умру. Йог-Сотхотх выполнил свое задание и уничтожил меня. Но я продержусь еще некоторое время. Потому что… есть кое-что очень важное, и я должен тебе это сообщить.

Я намеревался было задать вопрос, но Андара быстрым жестом остановил меня, и я замолчал.

— Слушай меня внимательно, Роберт, — прошептал он. Его голос постепенно терял силу и становился еле слышным. На шее у него в лихорадочном ритме пульсировала артерия. — Это то, чего ты еще не знаешь. Ты обязан продолжить эту борьбу. Поезжай… поезжай в Лондон. Найди там… Говарда. Моего… друга… Говарда. Он должен быть в гостинице «Вестминстер». Найди его и… и скажи ему, что тебя прислал Родерик Андара. Расскажи ему, кто ты такой, и тогда он тебе… поможет.

— Кто я такой? Но я…

— Ты… мой наследник, Роберт, — пробормотал Андара. — Ты… не тот, кем… себя считаешь… — он слегка улыбнулся. — Ты ведь никогда не видел своих родителей, да?

Я покачал в замешательстве головой. К чему он задал этот вопрос?

— У меня… у меня был сын, — прошептал он. — Тоже мальчик, как и ты, Роберт. Моя… жена умерла при… родах, и… я знал, что мои враги… убьют и его, если только узнают, кто он.

Медленно, очень медленно я начинал прозревать, но продолжал молчать и напряженно слушать.

— Я передал его одной женщине, о которой мне говорили, что у нее доброе… сердце, — сказал он, словно пересиливая себя. — Я дал ей деньги и… стер какие-либо воспоминания обо мне из ее памяти.

— Вы… — пробормотал я. — Вы хотите сказать, что вы… что ты…

— Позднее, когда мне показалось, что я сумел скрыться от проклятия, я начал искать своего сына, Роберт, — шептал Андара.

Его рука выдвинулась из-под одеяла и прикоснулась к моей. Она была теплой, влажной и очень мягкой, совсем не такой, какой обычно бывает человеческая рука. Я старался на нее не смотреть.

— Мне не следовало этого делать, — сказал он, тяжело дыша. — Мне не следовало находить тебя, Роберт. Но теперь… ты должен… возобновить эту борьбу. Отправляйся в… Лондон. Найди Говарда и… скажи ему, что тебя прислал твой отец.

Это были его последние слова. Его лицо стало неподвижным — выражение боли сменилось на нем выражением необыкновенного спокойствия.

Прошло довольно много времени, прежде чем я осознал, что в своих руках я держу руку мертвого человека.

Подошел Баннерманн и положил руку на мое плечо. Я отвел глаза от лица Андары и посмотрел на капитана. Но он казался мне незнакомцем. Меня охватило странное чувство отчужденности, ощущение навалившегося горя, за которым вот-вот последует нестерпимая боль. Я только что, в двадцатипятилетнем возрасте, обрел своего отца, и в тот же момент снова его потерял.

Родерик Андара, великий колдун, был мертв.

Но в тот самый момент, когда я об этом подумал, я почувствовал, как в глубинах моей души что-то шевельнулось. Это были первые, еще робкие движения некоей силы, доселе дремавшей во мне и лишь теперь медленно просыпавшейся.

Мой отец был мертв, но некогда воплощенный в нем колдун был по-прежнему жив.

Теперь колдуном был я.

НА ЭТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПЕРВАЯ КНИГА

Ветер отклонял дождевые капли с такой силой, что они летели над поверхностью воды почти горизонтально. За ночь с моря набежали тучи — сплошная черная, клубящаяся масса, поглотившая и без того бледный свет луны и обрушившая на землю ледяной дождь. Холодный шквальный ветер, казалось, сделал все, чтобы жители этого клочка побережья забыли, что по календарю, в общем-то, разгар лета и ночи должны быть теплыми.

Даже равномерное шлепанье весел, опускавшихся в воду, звучало приглушенно, поглощаемое шумом дождя, которому не было видно ни конца ни края.

Стив Крэнтон с усталым вздохом отпустил весла, выпрямился и вытянул руки в стороны. Его спина болела. Они непрерывно гребли, кружа по маленькому озеру уже битый час, да и лодка отяжелела от дождя. Его ноги, обутые в черные резиновые сапоги, по щиколотку были погружены в ледяную воду, и холод настойчиво проникал и сквозь сапоги, и сквозь шерстяные носки, в результате чего ноги занемели аж до колен.

— Устал? — тихо спросил О'Бэнион. — Если тебя нужно сменить…

Крэнтон отрицательно покачал головой и снова положил руки на весла, но грести не стал. Лодка тихонько покачивалась на воде. Словно в ответ на слова О'Бэниона, ветер обрушил на них новые потоки дождя. Крэнтон задрожал всем телом, когда вода проникла под его дождевой плащ и полилась ледяной струйкой по спине.

— Нет, — ответил он с некоторым опозданием. — Мне только кажется, что это какая-то дурость: плавать здесь туда-сюда и мокнуть под дождем. Надо это дело прекратить.

О'Бэнион тихо засмеялся.

— Ты боишься! — заявил он.

Крэнтон гневно уставился на своего спутника. Хотя они сидели друг от друга метрах в трех, не больше, лицо О'Бэниона казалось темным расплывчатым пятном на еще более темном фоне озера Тучи шли сплошной стеной, не пропуская ни лучика света.

— Ничего подобного! — сердито выпалил Крэнтон. — Мне про сто не хочется опозориться. А то они, наверное, как раз сейчас сидят все вместе в пивнушке в Голдспи и от души смеются над нами.

— Ты боишься, — сказал О'Бэнион еще раз, словно не слышал последних слов своего спутника. — Но теперь, дорогуша, уже слишком поздно.

Он вздохнул, пошарил под своим дождевиком и вскоре достал табачный кисет и трубку. Крэнтон, нахмурившись, смотрел, как он, не обращая внимания на дождь, набил трубку и, прикрыв ее от дождевых потоков руками, зажег спичку. Табак задымил, но он был сырой и поэтому тлел слишком слабо. О'Бэнион что-то буркнул, выбил содержимое трубки за борт и спрятал ее. Затем он достал из кармана часы, зажег вторую спичку и попытался при мерцающем свете слабого огонька увидеть положение часовых стрелок.