меня взяли в семью. Но я знал точно, что это не мои родные родители. Точно знал. А они заставляли меня называть их «мама» и «папа». Но я не стал. Звал их «дядя» и «тетя».

— Они не понравились тебе?

Вадим как-то неуверенно нахмурил свои массивные брови, и они тут же сомкнулись на его переносице, как огромный шлагбаум.

— Тебе нужно выщипать брови, — не удержалась я.

Бродяга громко рассмеялся. Он смеялся долго, пока из его тела не вышел весь воздух и силы.

— Единственное, что мне понравилось у дяди и тети, — это ковер. Он был такой огромный, желтый и лежал на полу. Он был это — мягкий, и я лежал на нем. Я хотел там спать, но они мне не разрешали. Ты спишь дома на ковре?

— У меня дома нет ковра.

— Плохо. Купи и спи на полу. Это хорошо для этой самой — спины. Мне знакомый врач сказал.

— Я так смотрю, у тебя много полезных связей.

— Конечно, — Вадим гордо улыбнулся. — Живет с нами иногда один врач. Его в девяностые уволили с больницы, а потом жена забрала квартиру, и он теперь на улице. Лечит нас всех.

— А ты чем занимаешься?

— Ничем. Я же неученый. Я сбежал со школы и не вернулся. Ушел к своим, на улицу. А дядя с тетей меня тоже не искали.

— Почему ты вернулся сюда?

— Весело. Мы с ребятами где только не жили! Ночью залазили в товарняк, а утром — в новом городе. А иногда, когда ехали днем и видели на поле лошадей, выпрыгивали из вагона и играли с ними. Иногда они брыкались, но чаще игривые были и добрые. Мы могли с ними долго возиться, лапать гриву, бегать по полю и падать в траву, пока хозяин не забирал лошадей. Тогда мы пешком шли куда-нибудь.

— Куда?

— Никуда. Просто шли. Вот ты же сейчас тоже просто шла?

— Нет, я шла домой.

— Хм… — Вадим прилег на ступеньки и запрокинул голову назад. Похоже, что я ему казалась совершенно-невыносимо глупой. И пусть, я была не против такой расстановки. Только заткнув рот своей гордости, ты обретаешь шанс расслышать, кто ты на самом деле. — А ты попробуй никуда не идти.

— Но в итоге все равно надо куда-то прийти.

— Да разве обязательно куда-то прийти? Просто иди и радуйся. Вот эта, внутри, никогда не обманывает. Как она называется?

— Интуиция?

— Да. Интуиция никогда не обманывает.

Это было очень заманчивое предложение — идти никуда. Но я боялась. Всю свою предыдущую жизнь я жила по указателям и знакам дорожного движения. Разум, как противный гаишник, часто меня останавливал и требовал выложиться, а светофор вечно ломался, из-за чего зеленого было не дождаться. Но по-другому я не умела, равно как и Вадим не умел следовать указателям. Кто из нас был более прав?..

Вадим стал казаться мне интересным. Он был частью меня, которую я потеряла миллион лет назад. Моей свободной частью.

Я все это знала раньше. Знала, что надо потрогать побольше мира руками. Провести несколько месяцев в Африке, дописывая научную работу. Набить татуировку в Барселоне. Пить вино в Провансе и делать наброски новой книги. Пройти Путь Иакова в Испании, а потом — тропу инков в Южной Америке. Потом — вырваться к волнам во Флориде, а потом — залечь на дно где-то в Брюгге. Помолиться в Непале, открыть новые уроки секса в Японии, испугаться кенгуру в Австралии. Заниматься любовью в машине, разных гостиницах, палатках. Не думать и думать чертовски много. А потом, совсем потом, сидеть в длинном платье в кресле и развлекать внуков, своих и чужих. «Помню, в 2016-м… он схватил меня за бедра и усадил на стол…» А потом внезапно заходит дочка: «Ма-а-ам, я же просила тебя не рассказывать им о таком». — «Не буду, милая, не буду». А только дверь захлопнется, и желторотики сразу в один голос: «Бабуля Тамрико, давай опять про любовь! Про любовь!» И я такая, поправляя длинное платье: «Конечно, милые. Конечно, про любовь. Потому что без любви ничто не имеет смысла. Вся жизнь должна быть — любовь. И в Африке, и в Японии, и в Барселоне». — «А расскажи тогда еще раз про любовь в Барселоне! Про Барселону!»

И я расскажу. Обязательно расскажу.

Надо обязательно потрогать побольше мира руками. Надо идти никуда, но всюду.

— А что вы ели?

— Все. Мы никогда не были голодными. Пока были детьми, магазины всегда отдавали ненужные продукты. Побитые, просроченные там. Сейчас уже не так часто. Но — не страшно: на улице всегда можно что-то найти. Господи, сколько всего вы выкидываете! Упало яблоко на землю — выкинули, чуток покрылся плесенью хлеб — выкинули, скисло молоко — выкинули. Вы постоянно выкидываете еду. А на земле постоянно что-то лежит: персик, груша, яблоко, банан, булка… Почему у вас еда постоянно валится из рук?! Не понимаю…

Я едва сдерживала себя, чтобы не расхохотаться, ведь Вадим говорил с очень серьезным лицом. Но это было так восхитительно мило — слышать, как бродяга в столетней одежде уличает кого-то в неряшливости. Это был самый замечательный оксюморон, который я только слышала в своей жизни. Но он был дивно прав, говоря о нашей небрежности к еде.

— Получается, что деньги тебе не нужны: еда — есть, жилье — есть, одежда не нужна…

— Не нужны. Но они у меня есть, — Вадим подмигнул и полез своей темной рукой в карман пиджака. Оттуда начали вываливаться какие-то странные вещи, лоскутки и газетки, от запаха которых у меня к горлу снова подступила тошнота. Вслед за этим «кладом» Вадим извлек внушительную стопку денег и соблазнительно взмахнул ею несколько раз у меня перед лицом. — Вот.

— Откуда они у тебя?

— Нашел. Потому что деньги у вас тоже постоянно валятся из рук.

Я задумалась. Оказывается, параллельные миры действительно существуют, и не на страницах мистических книг, а на расстоянии вытянутой руки. Для меня Вадим был пришельцем, а я — для него. Он супернаглядно демонстрировал мне истину о том, что, если ничего не хотеть, все будет.

— А любовь? Тебе никогда не хотелось завести семью, детей?

— У меня есть дети. Два сына. Но я их почти не вижу: они далеко живут. Просто я иногда живу у одного друга, и там еще околачивается Ира. Мы с ней много занимались этим — сексом. Потом она сказала мне, что родила мальчика. Может, и не мой, но мы с ним похожи. А второй сын — его