Кроме всего прочего, матросы к тому времени были сильно утомлены. По меньшей мере они уже два часа то и дело тянули жесткие стальные тросы. От дозорных поступило очередное предупреждение о замеченных бурунах над подводными рифами, и капитан Далгарно отдал приказ привестись круче к ветру, но в итоге корабль потерял скорость. Его судьба была предрешена: «Инверколд», захваченный северо-западным штормовым ветром и волнами, неумолимо сносило в сторону одного из опаснейших в субантарктических водах побережий, известного своей неприступностью и крутизной.

Прервав работу, Холдинг смотрел на него с нарастающим ужасом. До берега оставалось всего три сотни ярдов, и это расстояние сокращалось с каждой накатывающей волной. Внезапно из воды показались белеющие пеной рифы, а из завесы дождя и снега выступила вереница черных скал. Кругом кипели буруны. На корабле началась паника. Капитан крикнул, чтобы в воду опустили лот, однако «Инверколд» был уже так близко от скал, что верхушки высоких мачт – бом-брам-стеньги – ломались о нависающие каменные выступы. Озираясь в отчаянии, Роберт Холдинг увидел рыдающего помощника капитана, в то время как второй помощник что есть мочи кричал бессмысленные команды рулевому: «Привестись к ветру! Привестись к ветру! Привестись к ветру!» Затем он услышал приказ капитана бросить якорь. Якорь, который несколько дней назад был зафиксирован на баке.

Грохотал прибой, неистово завывала буря. Шлюпки все еще были привязаны на палубе, и Далгарно завопил, обращаясь к Холдингу, чтобы тот рубил веревки, освобождая их. Однако минута, которую капитан Далгарно позже назовет роковой, наступила. С продолжительным глухим треском «Инверколд» напоролся на рифы, и больше приказов слышно не было.

Бушприт был свернут. Судно поднялось на гребне волны и рухнуло вниз. С хрустом, от которого защемило в груди, проломился киль, и балласт высыпался в воду. Изувеченный корабль подскочил и завалился набок, и, как записал Далгарно, «ужасное сотрясение отправило обе[19] наши мачты за борт». Три железные мачты и стальные снасти последовали за балластом на морское дно, увлекая за собой все паруса и канаты, которые могли бы, в противном случае, быть использованы на берегу для сооружения укрытия.

Останки «Инверколда» разваливались на глазах. Когда Холдинг, вцепившийся в корму с пятью другими матросами, взглянул за борт, бушующие воды между рифами и берегом были полны обломками и барахтающимися людьми. Очередная тяжелая волна сотрясла корабль. Он повернул голову, и, к его ужасу, из пяти его товарищей остались лишь двое. Затем на то, что еще оставалось от кормы, накатила очередная волна, и теперь Холдинг остался один.

Следующая волна, которая смыла самого Холдинга, понесла его на своем высоком гребне к берегу. Шатаясь, он выбрался на берег, отчаянно призывая остальных и боясь, что выжил только он один. Из ледяной тьмы ему ответили голоса других, и немногочисленные спасшиеся, сгрудившись, стали дожидаться конца этой страшной ночи.

С рассветом они принялись собирать самые длинные доски, что могли найти, и сооружать из них некое подобие шалаша возле углубления в скале. Из полумрака послышались еще голоса, и к ним присоединились другие выжившие. Все они забились в шалаш, пытаясь хоть немного согреться. Когда окончательно рассвело, с помощью переклички было установлено, что спаслось девятнадцать человек: десять матросов, капитан, двое его помощников, кок, боцман, стюард, столяр и два юнги.

Промокшие до нитки, все они были в ссадинах и синяках. Большинство, включая капитана и первого помощника, сбросили сапоги, тянувшие их на дно, после того, как волны смыли их с останков корабля, и теперь окоченевшие босые ноги были изранены и кровоточили. В отличие от остальных, Далгарно и Смит уберегли свои толстые шинели. Странное зрелище являл собой кок, так как перед самым крушением корабля он ушел в свою каюту и на ту одежду, что была на нем, надел на себя все лучшее, что имел. Теперь, как отмечает Холдинг, он был настолько стеснен отяжелевшей мокрой одеждой, что едва мог пошевелиться.

Трудно представить себе нечто более гнетущее, чем то, что они видели вокруг себя. Вопрос, не повезло ли погибшим больше, чем выжившим, возникал в голове у каждого из них. Узкий, изогнутый в виде подковы берег, на котором они ютились, ограждал почти вертикальный утес, возвышающийся над их головами более чем на три сотни футов. С отвесной гранитной стены низвергались потоки воды, разбиваясь в пыль прежде, чем достигали нагромождения камней у моря. Хотя спасшиеся и не были обречены на муки жажды, так часто выпадавшие на долю потерпевших кораблекрушение моряков, но вода, которую они черпали из лужиц среди камней, была илистой и мерзкой на вкус.

Лишь часть кормы корабля все еще виднелась среди волн. Все вокруг: и поверхность воды, и скалы – было усеяно деревянными обломками. Помимо кожистых, похожих на змей водорослей и птиц, с криками круживших высоко в небе, здесь, казалось, не было никакой иной жизни – ни моллюсков, ни рыбы, ни уж точно тюленей.

Перерыв водоросли у края воды в поисках съестного, выброшенного волнами на берег, они собрали только пару фунтов размокших галет и примерно столько же соленой свинины.

К счастью, у них оказались спички – два коробка, один был у повара, другой – у стюарда, так что вскоре им удалось разжечь костер. Правда, по свидетельству Холдинга, повар, пытаясь высушить оставшиеся у него спички, по неосторожности все их сжег. Эндрю Смит, помощник капитана, попытался проделать то же самое со вторым коробком, который повторил бы судьбу первого, если бы Холдинг не выхватил его и не сохранил. После моряк отказался их вернуть. К нему уже приходило понимание, что выжить в этих испытаниях он сможет, только полагаясь на собственную находчивость.

Вместо того чтобы отдать приказ начать поиски укрытия и пропитания, как и подобает командиру, капитан Далгарно, по всей видимости, впал в прострацию. В результате они провели на берегу пять суток, из которых самыми тяжелыми, пожалуй, были ночи. Их убежище, которое занимало площадь всего лишь пять на восемь футов, вмещало девятнадцать человек только в том случае, если они громоздились друг на друге, что приводило к стычкам и мучительным судорогам. В это время, хотя поначалу на это никто не обратил внимания, они заразили друг друга паразитами – платяными и головными вшами. Где-то вдали слышался зловещий собачий вой, и они решили, что это спасся ирландский сеттер капитана.

Дневное время было занято утомительно-бесконечными поисками пищи. Несколько найденных маленьких моллюсков были немедленно проглочены, пока их не отняли другие. Некоторые пытались есть толстые, подобные резине водоросли ламинарии. Другие отрывали части от растений Stilbocarpa, что росли в трещинах скал, и, обнаружив, что сахаристые корневища съедобны, радостно их грызли. Останки «Инверколда» окончательно скрылись под водой, оставив жуткий труп одного погибшего члена экипажа повисшим на торчащих обломках, до которых невозможно было добраться. Они уже нашли тела других пяти утонувших моряков и стащили с них одежду. Все они вздохнули с огромным облегчением, когда труп того шестого свалился с рангоута и им не пришлось больше на него смотреть. Впрочем, когда разлагающееся тело было вынесено на берег, они сняли одежду и с этого мертвеца тоже. После этого, отдав вещи тем, кто в них нуждался более других, они оставили останки в расчете на то, что их смоет прилив или сожрут падальщики. И действительно, как и остальные пять трупов, этот тоже вскоре исчез.