людей в постоянном страхе своего набега, но в то же время он не пытался отнять навсегда или даже временно присвоить земли, на которые налетал внезапной, но короткой грозой. Поэтому столь же своеобразны были и формы украинной организации, предназначенной на борьбу с таким врагом. Ряд крепостей стоял на границе; в них жил постоянный гарнизон и было приготовлено место для окрестного населения на тот случай, если ему при нашествии врага будет необходимо и по времени возможно укрыться за стены крепости. Из крепостей рассылаются разведочные отряды для наблюдения за появлением татар, а в определенное время года в главнейших крепостях собираются большие массы войск в ожидании крупного набега крымского «царя». Все мелочи крепостной жизни, все маршруты разведочных партий, вся «береговая» или «польная» служба, как ее называли, – словом, вся совокупность оборонительных мер определена наказами и «росписями». Самым мелочным образом заботятся о том, чтобы быть «усторожливее», и предписывают крайнюю осмотрительность. А между тем, несмотря на опасности, на всем пространстве укрепленной границы живет и подвигается вперед, все южнее, земледельческое и промышленное население; оно не только без разрешения, но и без ведома власти оседает на новых землицах, в своих «юртах», пашенных заимках и зверопромышленных угодьях. Стремление московского населения на юг из центра государства было так энергично, что выбрасывало наиболее предприимчивые элементы даже вовсе за границу крепостей, где защитой поселенца была уже не засека или городской вал, а природные «крепости»: лесная чаща и течение лесной же речки. Недоступный конному степняку-грабителю лес для русского поселенца был и убежищем, и кормильцем. Рыболовство в лесных озерах и реках, охота и бортничество привлекали поселенцев именно в леса. Один из исследователей заселения нашего Поля (И. Н. Миклашевский), отмечая расположение поселков на украйне по рекам и лесам, справедливо говорит, что «русский человек, передвигавшийся из северных областей государства, не поселялся в безлесных местностях; не лес, а степь останавливала его движение». Таким образом рядом с правительственной заимкой Поля происходила и частная. И та и другая, изучив свойства врага и средства борьбы с ним, шли смело вперед; и та и другая держались рек и пользовались лесными пространствами для обороны дорог и жилищ; тем чаще должны были встречаться и влиять друг на друга оба колонизаторских движения. И действительно, правительство часто настигало поселенцев на их юртах; оно налагало свою руку на частнозаимочные земли, оставляло их в пользовании владельца уже на поместном праве и привлекало население вновь занятых мест к официальному участию в обороне границы. Оно в данном случае опиралось на ранее сложившуюся здесь хозяйственную деятельность и пользовалось уже существовавшими здесь общественными силами. Но вновь занимаемая правительством позиция, в свою очередь, становилась базисом дальнейшего народного движения в Поле: от новых крепостей шли далее новые заимки. Подобным взаимодействием всего лучше можно объяснить тот изумительно быстрый успех в движении на юг московского правительства, с которым мы ознакомились на предшествующих страницах. В борьбе с народным врагом обе силы, и общество и правительство, как бы наперерыв идут ему навстречу и взаимной поддержкой умножают свои силы и энергию.

Однако быстрота, с какой правительство подвигало на юг свои боевые линии, стала к концу XVI века так велика, что предупредила свободную колонизацию верховьев Сейма, Северного Донца и Оскола. За Быстрой Сосной на рубеже XVI и XVII веков еще не было сколько-нибудь заметного населения вне новых, только что возникших крепостей; по крайней мере, Маржерет, одаренный хорошей наблюдательностью, отметил, что в сторону Поля Россия обитаема только до Ливен, а далее «жители осмеливаются возделывать землю только в окрестностях городов». Чем южнее уходили в «дикое поле» московские войска, тем менее, разумеется, правительство могло рассчитывать на поддержку вольных колонистов, которые за ним уже не поспевали, и тем искусственнее создавались штаты городских гарнизонов и пограничной стражи. Различие не только в степени населенности, но и в самих типах населения очень заметно между городами, ставшими на исстари населенных местах, и городами, построенными на новозанятых землях. Более северные города изучаемой полосы приближаются, по составу своего населения, к военным городам, стоявшим на самой Оке и на литовской границе. В массе их жителей преобладает служилый люд со своими дворниками; но рядом есть посад и торг, есть люди, живущие от промысла и торговли. Город окружен густой сетью поместных владений, в которых видим обычную картину хозяйства, основанного на крестьянском труде и поверженного в кризис с его неустойчивостью. Поместья эти, судя по окладам, принадлежат не мелкопоместному люду; в его среде находим все статьи: и выбор, и дворовых, и просто городовых детей боярских. Словом, в ближайших к центру государства городах мы попадаем в обстановку, заставляющую нас забывать, что мы уже на юге от Оки, в украинных местах. Не то в городах новых, основанных по стратегическим соображениям на таких местах, где раньше не было прочных поселков и сколько-нибудь земетного оседлого населения. Здесь, на «диком поле», господствует – и в городах и вне их – та мало изученная, но очень интересная во многих отношениях среда, которую мы знаем под именем «приборных» людей: стрельцов, атаманов, казаков, ездоков, сторожей, вожей и т. п. Служилые люди по роду своих обязанностей, они были земледельцами не только на своих, от правительства им данных вблизи города землях, но и на казенной государевой десятинной пашне, которая иногда с лихвой заменяла им боярскую пашню московского центра. Прикрепленные к государевой службе и к своей стрелецкой или казачьей слободе, эти люди вовсе не были похожи на служилых людей центральной полосы, детей боярских, ни родом службы, ни характером землевладения, ни высотой общественного положения. Если дети боярские и являлись среди них, то в роли их начальников и руководителей, или же как высший привилегированный слой. Обыкновенные среднего разбора дети боярские были крупными и льготными землевладельцами по сравнению с украинными людьми, которых можно лучше всего определить как вооруженных земледельцев, обязанных государству не только ратной службой, но и земледельческим трудом. Между столь различными типами украинных городов наблюдается и промежуточный тип со всеми особенностями переходных форм. Старинные, привычные для московского человека элементы городского и уездного строя здесь налицо: есть и служилый люд, и посадский, и крестьяне. Но рядом с ними есть и новые слои – приборный люд. При этом и старое и новое, влияя одно на другое, одинаково отступают от установившейся традиции или нормы. Дети боярские, верстанные из казаков, выступают в качестве мелкопоместной крепостной пехоты. Служилые казаки, и не меняя своего названия, получают поместья. Между детьми боярскими и поместными казаками стоят доселе загадочные беломестные атаманы, которые служат атаманскую