Свернув направо, на одну из радиальных белых дорожек, окружающих площадь, она присела на деревянную скамью у площадки с играющими детьми. Шум хайвея остался позади, и даже музыка терялась за детскими криками. Целая стайка ярко одетых малышей бегала вокруг странных конструкций, красных и желтых, забиралась на них, и скатывалась вниз, скользя по изогнутым пазам. Их занятие сперва показалось Мириам немного опасным – но женщины, сидящие на соседних скамьях, и гуляющие рядом, ничуть не волновались. Скопировав позу девушки напротив, за площадкой, Мириам закинула ногу на ногу, и, прищурившись, запрокинула голову.

Над головами статуй, за перемигивающимися полотнищами экранов, плыли тонкие облака и парили птицы. Нет, не птицы, а люди с узкими полупрозрачными крыльями. Это озадачило ее, но разве что на секунду – потому что нельзя долго удивляться чему-то одному в месте, полном чудес. Она чувствовала голод, и спокойствие – потому что это была Атланта, самое безопасное место в мире. Его охраняли бронированные кары, танки, орудия, джеты и страшные «Фьенды», с которыми всего двадцать минут назад сражалась Би. Проверявшие ее на прочность.

Самое защищенное, самое счастливое – место, о котором она, или ее родители, не могли даже мечтать.

Ее отцу, наверное, очень понравились бы здешние маленькие кары – еще бы, столько цветов, и разных конструкций. Кафе, с отелями – просторные и светлые. А мама – тут ее можно было бы вылечить, и Мириам никогда не отдали бы приемным родителям…

Мысль причинила боль. Мириам все еще смотрела на детей – но теперь видела среди них Тони, и малышей из Хокса, одетых в тряпье, слышала смех Рока в их криках.

Это было несправедливо.

По отношению к детям Атланты – никогда не знавшим тягот пустыни, выросшим в чистоте и достатке. И к детям Хокса – родившимся для другой судьбы.

И очень больно для самой Мириам – которая никогда не должна была увидеть Крепость изнутри. Не смогла бы сравнивать, если бы не Би, случайность, изменившая их судьбы. Родись она здесь – и кто знает, какой она была бы сейчас. Училась? Вышла замуж? Рисовала картины на блестящих полотнах над городом?

К глазам подступили слезы.

Глупо и бессмысленно – жалеть о том, что никогда не случится. Но ничуть не менее горько. Дети в ярких костюмчиках не видели Хокса, разрушенных городов, и бесконечных хайвеев – только потому, что родились в другом месте. Кто-то построил стены, и постановил – жить как люди можно только с одной стороны.

Короли – и те, кто дал им власть.

– «Небо поддерживает троны …» – Говорила Би.

Нигде, кроме как в Крепостях, не делают игольники и двигатели для каров. Не готовят лекарства, или тренируют праймов, способных в одиночку сражаться с целыми бандами. Никому больше это не позволено. А если бы даже кто-то и попытался…

– «…не пройдет и пары лет, как падет его Крепость». К стенам придут рейдеры, и ворота рухнут, а затем… Ланье говорил, что и такие, большие города тоже горят – и даже страшнее. Дети, играющие здесь, их матери, косящиеся на плачущую Мириам, вовсе не виноваты в том, что случилось с ней. И тем более не будут в ответе за то, что может случиться позже, когда Би найдет способ подняться по Струне.

Вместе с ней, Мириам.

Она поднялась со скамейки, и подошла ближе к площадке, к самому бортику, огораживающему квадрат красноватого песка, в котором возились дети. Слезы текли, и она чувствовала движение цветов вокруг, тревогу, и все то же, сосредоточенное внимание наблюдателей. А внутри нее зрела мысль, кристаллизируясь, обращаясь сначала в уверенность, а затем в слова.

То, что она делает – изменит жизнь этих детей. И не только их – всех людей на этой площади. Всей Крепости.

Перерисует мир, который она видела. Когда Сломанная Маска вернется – все станет иначе. И малышам будет проще принять это, потому что дети учатся быстрее, меняются легче. А если он не придет – то, и она, Мириам, останется там, за небом.

Так будет потому, что этого хочет она сама. И это то, ради чего она приехала сейчас на площадь Основания.

Мириам шмыгнула носом, и провела ладонью по глазам.

Никто здесь не знает, что именно она в ответе за все, что случится так скоро. За поступки, или бездействие.

Она почувствовала движение цветов за правым плечом – удивление, вспышку тревоги. И обернулась как раз чтобы увидеть, как двое молодых людей – парень в сером костюме, и девушка с красной сумочкой на спине, становятся между ней и стройной медноволосой фигуркой в рабочем комбинезоне с короткими рукавами.

– Мона? – Спросила она, еще раз шмыгнув носом.

– Ой! – Отозвалась та, переводя взгляд с нее на загородившую ей путь пару. – Я думала, ты будешь одна.

Молодой человек в сером оглянулся на Мириам. Кроме него, и девушки, не отрывающей глаз от Моны, Мириам чувствовала присутствие третьего наблюдателя, держащегося на расстоянии.

– Я ее знаю. – Ответила она на невысказанный вопрос. – Она моя подруга, из цирка.

– Слушаю, миз. – Кивнул тот, и, взяв девушку за руку, отошел с ней в тень деревьев, окружающих площадку – ни дать, ни взять парочка, решившая уединиться.

– Притворяются. – Видимо, Мона подумала о том же. – У них под одеждой оружие. Тебя охраняют?

– Да.

– Но это же… Гвардия? Пока мы не виделись, ты стала фавориткой Короля? – С невинным видом предположила актриса.

– Кем?

– Любимицей.

– С чего ты решила?! – Удивилась Мириам.

– Ну как сказать… – Мона окинула ее взглядом, и вскинула брови. – Я слышала, ему нравятся совсем юные девушки, хотя он и предпочитает блондинок. И эти штанишки так обтягивают… на месте Короля я бы тоже приставила к тебе охрану.

Мириам растерянно улыбнулась сквозь слезы:

– Шутишь?

– Пытаюсь. – Глаза Моны задорно блеснули в ответ. – Я искала тебя, и вдруг почувствовала, что ты плачешь.

– Монти сказал…

– У нас перерыв. – Мона тряхнула головой, так что прическа, уложенная в несколько уровней и скрепленная медными колечками, только чудом не рассыпалась. – Мари осталась, чтобы никто не расслаблялся. А я решила, что самое время тебе помочь.

– Но разве вы не заняты…?

Мона, не дослушав, взяла ее за руку – и Мириам прервалась, испугавшись ее движения.

А потом почувствовала это.

Знакомое прикосновение пальцев, тонких и прохладных. Ощущение голода, проснувшегося в животе, мягкое давление брюк, слишком узких в бедрах, ветер, овевающий лицо, и море скрытых в нем запахов: разогретый металл каров, аромат свежей выпечки и тонкий цветочный запах, исходящий от самой Моны. Ощущения ворвались в сознание Мириам, смыв испуганное ожидание будущего, оставив только остов, самую суть мучающей ее мысли – и отбросив печаль далеко-далеко, на самые границы памяти, к чему-то страшному и почти позабытому, случившемуся давно, в детстве. Площадь вокруг дрогнула и словно стала чуть дальше, позволяя увидеть движение невидимых связей вокруг актрисы – вроде облака, окружавшего Джордана, но гораздо сложнее. Шлейф книги Иштар, выстреливающий из ее головы, и соединяющийся с небом.