– Вот здесь я тружусь. Послушайте, вероятно, что-то стряслось с вашей мамой? С вами? Я могу помочь? Вы в состоянии дождаться вечера? У меня ненормированный рабочий день, но я постараюсь сегодня не задерживаться.

– Спасибо, до вечера все терпит, – сказала Варвара. – И давайте на ты, а то непривычно выкать.

– Идет. Вот тебе моя визитка, позвони в семь тридцать, договоримся. Все, пока.

– Спасибо большое! – крикнула ей вслед Варвара, но Даша только нетерпеливо махнула рукой и скрылась за стеклянными дверями.

Показав охраннику пропуск, не дожидаясь лифта, Даша взбежала на третий этаж. Громадное безалаберное рекламное агентство вовсе не было местом, где за опоздания лишали премий или увольняли. Водились там, конечно, мученики дисциплины, исполнявшие технические обязанности. Но людям творческих профессий не возбранялось задерживаться в пробках утром и засиживаться допоздна вечером. Переводчики вообще согласовывали свои визиты только с иностранными консультантами, которым помогали сносно общаться с аборигенами. Для неуемного стремления в офис было только две причины: карьерный зуд и служебный роман.

Что может быть лучше служебного романа? Тщательные сборы, незаметная дорога, восемь– десять часов в одном пространстве с любимым – многообещающий праздник. А как стараешься быть вежливой и компетентной, как легко, честно и долго трудишься! Да еще и спину держишь, и, обедая в кафе, не обжираешься, и губы подкрашивать не забываешь, и курить бегаешь как можно реже. А чего стоят внутренний трепет, когда он, ОН появляется в поле зрения, и наплывы жадной ревности, когда к нему обращается какая-нибудь профурсетка в короткой юбке… Что может быть хуже служебного романа? Вечером усталость будто сидит на плечах и ерзает, дрянь. Дома все раздражает: телевизор, приклеившиеся к нему родители, сытный ужин, книги, музыка – все. Если никого и ничего этого нет, бесит отсутствие. Сон измывается: укутывает собой, как пледом, а только расслабишься в тепле – исчезает. И тебя, беззащитную, мерзнущую даже под одеялом, начинают терзать отчаянные мысли, замордованные желания и искалеченные действительностью надежды.

Даша была влюблена уже почти год. Избранник, можно сказать сослуживец, тоже ее любил. Он был англичанином, хоть и бездетным, но женатым католиком. Угораздило же нарваться на типа, для которого развод – смертный грех.

– Привет! Эдвард не появлялся? – спросила Даша у сидящего за компьютерами разномастного народа.

– О, Дашенька, утро доброе, – первым откликнулся рыжий бородатый фотограф Иванов. – Твоего Эдика еще нет. Зато Гриша уже увел сво его Витю в некое место. Голубые они, что ли?

Шутка была старая, но люди привычно улыбнулись. Все знали, что Гриша – Грегори был подкаблучником, то есть нормальным американским мужем, и отцом трех дочек, на чью учебу зарабатывал в России, пахал как проклятый. А доставшийся ему переводчик Витя бегал за каждой юбкой в немаленьком здании. Или за каждой брючиной, но женской. Укромное же место – гриль-бар, в котором они ежедневно завтракали и болтали. Один взахлеб говорил про детей, другой про баб, и оба были довольны.

Дашу раздражала манера адаптировать иностранные имена, причем обязательно в уменьшительные. Почему бы не называть человека так, как он представился? Но сломить волю соотечественников к такого рода забавам ей не удалось. Консультанты поначалу дергались, когда их непонятно окликали, а потом смирялись, кто равнодушно, как Эдвард, кто весело, как Грегори.

– Тогда я поперевожу сопроводительные тексты к фотографиям, – решила девушка и вытащила из ящика стола ноутбук.

Так она сигналила о своей занятости – трепаться не хотелось. Даша давно сообразила, что трудоголикам главное – быть на посту. Если вычесть из их бдений время на сплетни, интернет-новости, личные звонки и кофе, как раз и останется нормальный рабочий день.

– Как это с порога за ноут? Даже не выпьешь ничего с утра? – резвился Иванов.

Много сделать ей не удалось: явился Эдвард, высокий, стройный, обаятельный шатен с неповторимыми зелено-карими глазами. Даша от радости напряглась до боли. Он превратил ее боль и радость в сплав с новыми, трудно выносимыми качествами. В его присутствии, даже при мысли о нем, не удавалось и вспомнить, чем эти чувства были по отдельности. Без вины виноватый католик. Симпатичный чужой муж. Остроумный лондонец. Горе луковое.

Этот роковой мужчина увидел белый свет на три года позже своей жены и на десять лет раньше Даши. Она затруднилась бы ответить, красив ли он, ухожен ли, модно ли одет. Он был Эдвард – исчерпывающая характеристика. Профессионалы сначала отмечали его чувство юмора и потом, будто нехотя, добавляли, что, конечно, парень в своем деле специалист. А это дорогого стоило во всех смыслах. Обычно каждый консультант объявлялся нашими рекламщиками никчемным дармоедом. Когда кто-нибудь, стремясь уязвить или констатируя факт, тихонько бормотал: «Неплохо вышло, только с вами ведь иностранцы работают», они презрительно отвечали: «Точно, иностранцы, которые засранцы». Люди не рвались учиться. Но не потому, что нечему. Просто гонору было в избытке. И лень, родная его сестренка, присоединялась к высмеиванию чужих знаний и умений. Но Эдвард без усилий располагал к себе, и к нему прислушивались.

Негласно считалось и громогласно выкрикивалось по пьяни, что те, кто нужен у себя, в Россию не едут. Да, фамилии известные, чем-то каждый прославился, но вышли мужики в тираж, поэтому хватаются за шанс заработать любую мелочь где угодно. В наличие на свете энного количества людей онегинского толка, которыми понемногу овладевает охота к перемене мест, верить никто не желал. Разве востребованный специалист будет потакать детской любознательности, теряя в гонораре? На самом деле разные обстоятельства гнали иностранцев из дома в командировки, длящиеся несколько месяцев. Одни не терпели бездействия и заполняли паузы между проектами в своих странах. Вторые искренне полагали: их миссия – нести цивилизацию дикарям в бывшем соцлагере. Иначе не узнают несчастные жертвы коммунистов, что реклама – это искусство. Третьи убирались подальше от жен, когда отношения либо накалялись, либо затухали. Четвертые приезжали из интереса. За свой счет не двинулись бы, но если агентство оплачивает, почему бы и нет. Были и те, у кого неважно пошли дела на родине, но это не означало, что они никогда больше не наладятся. Отработав контрактный срок, многие клялись, что больше они ни ногой в бестолково деловитую, льстиво хамоватую Москву. Но некоторым этот город западал в душу, а из нее ведь уже не вырвешь. Эдвард мотал в России второй полугодовой срок из-за разлада с женой. Он мог бы менять страны – Восточная Европа, даже Африка жаждали опытного руководства, но застрял в Москве из-за великолепной русской девушки. Что делать с их платонической любовью? Эдвард вопросительно взглянул на Дашу, будто та знала ответ.

Переводчица едва не застонала сквозь зубы. Впереди были несчетные секунды бок о бок и визави с любимым англичанином. Пытка старанием не обнаружить своей влюбленности даже неровным дыханием. Ад участия в коллективном веселье, на которое горазды скучающие без приколов рекламщики. Вечером, если Эдвард будет в силах выдержать близость чуть ожившей на незнакомых людях красавицы, ужин в ресторане. Если сил недостанет, придется разбегаться и перекусывать порознь. И уже после полуночи телефон свяжет ее квартиру с его роскошным от щедрот фирмы съемным жильем. И они будут разговаривать почти до рассвета, мучительно и понапрасну возбуждая друг друга житейской, а не эротической откровенностью. Разве это жизнь?