Магнус Дохерти вдруг улыбнулся и хлопнул по плечу.

— Молодец. И раз уж ты такой глазастый, то есть у меня к тебе предложение…

…от которого отказаться не выйдет. Мысленно Ивар распрощался с надеждой стать доктором. А он уже скопил треть взноса.

— …полезен мне был бы человек, который с мертвецами говорить умеет. С живыми-то проще. С живыми я и сам как-нибудь.

— Я… не говорю. Просто смотрю и думаю.

— Смотри. Думай. И записывай, что видишь и до чего додумываешься. Ты ж и так записываешь? Глядишь, со временем крайне занятная книга выйдет… полезная в нашем деле. А я уж подсоблю, чем сумею.

— Б-благодарю, Ваша Светлость.

— Да не за что.

Мертвец со стола наблюдал за Иваром, подталкивая сказать последнее, о чем по-хорошему следовало бы молчать.

— Он из серых… видите рубцы на запястье? Треугольником.

Магнус Дохерти склонился над левой рукой мертвеца.

— Я про них мало знаю… так, наемники. Ходят слухи, что безымянной таверны держатся. Но я не уверен, что это правда.

— Выясним, Ивар. Выясним. Ты отдыхай… или что?

— Мне бы вскрытие. И зарисовать, — если уж не выйдет сменить работу, то хотя бы исполнять ее следует со всем тщанием. Так Ивара учили. Да и, стыдно признаться, но за два года в мертвецкой ему стала интересна смерть, как тема.

— Рисуй, малыш. Рисуй… только поешь для начала.

Безымянная таверна сгорела под утро. За ней занялся и квартал. Публичные дома, игорные заведения, лавчонки, где торговали и хламом, и контрабандой… синие плащи шли плотным строем, позволяя пересекать цепь шлюхам, нищим и мелкому отрепью, но вылавливая тех, кто значился в особых списках.

Вешали на улице: Магнусу Дохерти не требовались ни суд, ни доказательства вины.

К утру полыхнуло и на других окраинах.

Терпение старого лэрда иссякло.

Смотрящие запросили о мире, сдав три типографии и хозяина таверны, который изволил каяться во многих грехах, чем изрядно облегчил совесть, но не участь. Он клялся, что не признал в залетном капитане Их Сиятельство, в противном бы случае самолично остановил творимое бесчинство… имена исполнителей были названы.

Сами исполнители — задержаны.

Но тот, кто знал заказчика, был мертв. И это обстоятельство несколько печалило Магнуса, хотя имелось у него предположение…

— Не подскажете ли вы, любезный Кормак, куда подевался юный Гийом?

— С чего вы взяли, что мне это известно?

— С того, что вам известно, что мои люди проводили его буквально до ваших дверей.

— Как любезно с их стороны. Охраняли?

— Наблюдали.

И опоздали всего на четверть часа. Люди не виноваты. Магнусу следовало отдавать более внятные приказы.

— Вы же сами руководили обыском, дорогой Магнус. Я не прячу Гийома. И не понимаю вашего… неестественного к нему интереса. Уж не связан ли он с несчастьем, которое произошло с Их Сиятельством? — Лорд-Канцлер был до отвращения любезен. — Никак вы подозреваете бедного юношу в причастности к этому делу?

— Да почему подозреваю. Я практически уверен.

— А доказательства?

— Чистосердечное признание.

— Оно у вас имеется? — Лорд-Канцлер взмахнул руками в притворном удивлении.

— Оно у меня появится… со временем. Вы же знаете, что не важно, сколько времени пройдет. Я умею ждать.

После свадьбы мы сразу уехали в свадебное путешествие. Я в Турцию, жена в Швейцарию, и прожили там три года в любви и согласии.

Из откровений о счастливой семейной жизни.

Тиссе было стыдно.

Нет, не так — Тиссе было невыносимо, ужасно, душераздирающе стыдно!

От стыда хотелось провалиться под перину, и кровать, и еще ниже, в самые кошмарные подземелья, где никто и никогда Тиссу бы не обнаружил.

И там она бы вволю поплакала над собственно глупостью, репутацией и прочими крайне важными вещами. Однако перина была мягка и плотна, а замок крепок. Оставалось лишь натянуть одеяло на голову и притвориться, что Тиссы вовсе не существует.

Вот только под одеялом было жарко, душно и потно.

И Долэг не позволит отлеживаться.

— Вставай, — она не стала сдирать одеяло, но оседлав Тиссины ноги, принялась щекотать. — Вставай, вставай, вставай… Иза уже встала.

Ужасно… мало того, что вчера Тисса уснула прямо на кровати Их Светлости, так и проснулась исключительно затем, чтобы поесть, переодеться в сорочку и вновь уснуть. И сегодня она все возможные правила приличия уже нарушила.

Но было плохо.

Голова болела. Хотелось пить. А язык распух. И глаза слезились. Умереть бы сейчас… тогда и позора не было бы. Но так легко Тиссе не отделаться.

И она со стоном села.

Ушедшего ради… что с ней происходит?

— Ну ты и страшная! — Долэг всегда знала, что следует сказать в успокоение. — Леди Иза сказала, чтоб ты, как проснешься, умывалась. Ванна там… пошли, я покажу. Вставай!

О нет… Нет, нет, нет! Тисса не имеет права пользоваться ванной Их Светлости!

И вообще здесь находиться.

— Мы теперь будем тут жить, — Долэг, забравшись на край огромной латунной ванны, открыла воду. — Ну, пока лорд Кайя не вернется.

— Их Светлость, — первые слова дались с трудом.

Долэг стянула ночную рубашку и велела:

— В ванну лезь. Ты так выглядишь, что я бы на тебе точно не женилась.

Зачем она про женитьбу сказала? Это слово вдруг возродило в памяти вчерашний разговор во всех его ужасающих подробностях.

Мало того, что Тисса про письма Гийома… и письма Гийому рассказала, так и на будущего мужа нажаловалась… Ушедший, пусть пучина ванны ее поглотит.

Желанию не суждено было сбыться. Хотя в целом несколько полегчало.

Долэг помогла выбраться из ванны, подала полотенце… с монограммой Их Светлости. И платье, если Тисса не ошибалась, тоже принадлежавшее леди Изольде.

— Садись, — мрачно сказала Долэг, берясь за гребень. И Тисса закрыла глаза, пытаясь представить, что ее ждет. Определенно — ничего хорошего.

И это в высшей мере справедливо.

— А где Их Светлость?

— В кабинете сидят. Ей письмо пришло. И бумаги про тебя… леди Иза тебя ждет. Не вертись, а то хуже будет.

Куда уж хуже-то?

За огромным столом Их Светлости леди Изольда выглядела еще более хрупкой, чем обычно. Она почти потерялась среди бумаг, книг, свитков и карт, которые свисали на пол, прижатые лишь серебряной чернильницей.